Фаворит

Откуда-то издалека громыхнула пушка.

— Кто еще там стреляет? — удивился Потемкин.

— Сыночек мой построил в Павловске игрушечную крепость «Мариенталь» и звуком этим призывает гостей к обеду… Совсем как в Германии: за стол не сядут, пока не выстрелят.

Она протянула ему бумагу с грифом «Секретнейше».

— Я тебя ждала. Прочти и проникнись этим…

«Мы видим уже себя при дверях той необходимости, в которую поставляет нас оборона славы и безопасности границ наших, всяк безпристрастный признает справедливость нашу. В чем, вверив Вам главное начальство над армией, даем Вам ПОЛНУЮ ВЛАСТЬ…»

Екатерина в секретном рескрипте давала Потемкину полномочия своей властью открыть войну с Турцией в тот момент, который он сочтет нужным; Потемкину дозволялось самому установить ту критическую точку, когда Булгакова следовало отозвать на родину.

— Слушай: я уже писала Булгакову, чтобы к моему приезду в Тавриду он был там — ради политических консультаций, а коли война случится, ты его при себе оставишь помощником.

— Сам буду писать ему, — отозвался Потемкин.

— Будь мудр, не спеши. Вольно ж тебе скакать по России так, что под тобою все коляски ломаются. Помни, дружок: каждые сто верст нужна остановка, дабы чинить поломанное…

На прощание они расцеловались. Потемкин буркнул:

— Все стоящее повалю, все упавшее подниму.

— С Богом!

Отпустив Потемкина, императрица позвала к себе Безбородко с вопросом: прибыл ли курьер из Стокгольма?

— Да, прибыл. Разумовский уже persona grata.

— Меня интересует: нашел ли он себе любовницу?

— Конечно! Наш посол уже вступил в связь с придворной графиней Вреде, урожденной баронессой Спарре, которая не только близка ко двору Густава, но и дружит с… Армфельдом.

— Какая умница! — похвалила его Екатерина. — Теперь мы будем знать все, что творится при дворе моего брата.

После отбытия Потемкина на юг она погрузилась в мрачную апатию и оживилась снова, лишь отправившись в свое знаменитое путешествие — 2 января 1787 года.

Через каждые 20–30 верст между городами были разбиты сады, в степи отрывались глубокие колодцы. Потемкин создавал в садах деревни, заселял их пришлыми и беглыми. Весь остаток 1786 года он посвятил стремительным разъездам в пределах своего наместничества, всюду появлялся внезапно, как домовой из-под печки, вызывая в одних ужас, в других восхищение… Напротив Херсона соорудил город Алешки (с домами и магазинами) с такой скоростью, с какой пекут блины.

13 декабря, ночуя в Кременчуге, Потемкин составил для Булгакова подробнейшие инструкции. Писал сам — при свечах, Попов чинил ему перья поострее. Булгаков должен был обязать турок в следующем:

1) Хранить в покое владенья грузинского царя Ираклия, принявшего протекторат Российской империи; 2) Ни одного беглеца из России, будь то раскольник или уголовный преступник, не терпеть близ Очакова, а запорожцев, приюта у султана ищущих, всех высылать за Дунай; 3) Пресечь злодейства закубанских племен, дабы не похищали русских людей и скотину в станицах.

— Я бы добавил, — сказал Попов, — что Россия не нуждается в расширении пространств, и без того уже необъятных…

Севастополь встретил Потемкина порядком и салютом. Флаг-офицер Дмитрий Сенявин доложил, что город отстроен, а кто здесь главный — не узнать: все тут главные. Две эскадры отстаивались на рейдах, внушая уважительный трепет.

— Чудотворно здесь все! — заметил Потемкин.

Мордвинов выразил ему сомнение:

— Добро бы матушка одна ехала погостить, а то ведь экую свору с собой потащит — с императором да послами! Вот и думаю: что тут показывать-то? Раритетов памятных не водится, корабли да пристань — одна утеха.

Потемкин косил одиноким глазом, морщился:

— Душа у тебя, Николай Семеныч, хуже деревяшки: засох в бумагах на берегу, не разглядишь, что тут наворочено.

Мордвинов, кажется, обиделся:

— Ваша правда: вот именно что наворочено.

— И пусть! — отвечал Потемкин. — Но Севастополь в своем создании обретет еще славу создания Санкт-Питерсбурга…

В честь светлейшего на реях и вантах стояли ряды матросов. Пушки палили звонко и радостно. Потемкин оглядел свиту:

— А где же бригадир Федор Ушаков, куда его спрятали?

По суете, возникшей в рядах флотской элиты, было видно, что начальству нежелательно личное общение безвестного Ушакова с его светлостью, а Марко Войнович стал подлейшс наговаривать на Ушакова, что сей бригадир флотский непослушен и горд, делает все не так, как на флотах мира принято…

— Сплетни о нем уже слыхивал! — ответил Потемкин. — Но любая сплетня есть только сплетня. А сплетня, кем-либо повторяемая, становится отвратительной клеветой… Явить мне Ушакова!

Путь на пользу — так официально именовалось предстоящее «шествие» Екатерины в Таврические края, для которого казна империи отпустила ПЯТНАДЦАТЬ МИЛЛИОНОВ рублей. Большая политическая игра, которую затеяли Потемкин и Безбородко, стоила драгоценных свеч: пора уже было показать Европе, ради чего русский народ в кратчайшие сроки сотворил чудеса.