Фаворитка императора

И, поранив руку, она схватила сонетку от звонка в комнате Агаты и потянула несколько раз. Она решила попросить девушку провести с нею эту ночь. Вдвоем ей легче будет бороться как со страхом, так и с желанием выйти, да и постоянно испуганная Агата рада будет остаться возле хозяйки. Но и повторные звонки оказались безрезультатными.

Решив, что девушка, возможно, приняла микстуру донны Лавинии, Марианна встала, накинула батистовый пеньюар и, сунув ноги в шлепафы, направилась к комнате Агаты. Она легонько постучала в дверь, из-под которой пробивался свет, и, не получив ответа, повернула ручку и открыла. Комната была пуста.

На столике у изголовья горела свеча, но в кровати никого не было, только покрывала свисали на пол, как если бы, вставая, маленькая камеристка потащила их за собою. Обеспокоенная Марианна подняла глаза к висевшему над кроватью колокольчику, сообщавшемуся шнуром с ее комнатой. У нее вырвался возмущенный возглас: обмотанный тряпкой колокольчик не мог издать ни единого звука. Ну, это уже слишком! Мало того, что Агата ушла ночью, но у нее еще хватило наглости заглушить колокольчик. Впрочем, куда она могла пойти? На свидание с кем? Не с Гракхом, он у Ринальдо… вряд ли с кем-нибудь из слуг, ибо Агата ни с кем не водилась и, если не была со своей хозяйкой, старалась держаться около донны Лавинии, единственной, к кому она питала доверие в этом доме. Что касается…

Марианна уже направилась к себе, но остановилась, вернулась к кровати и стала задумчиво разглядывать странное положение покрывал. Они могли упасть так, если бы девушку стащили с кровати. Вставая, она не сделала бы такой беспорядок. Напротив, когда уносят неподвижное тело… У Марианны вдруг сжалось сердце. Ужасная мысль пришла ей в голову. Этот онемевший колокольчик, стянутые покрывала, еще горящая свеча… а также пустая чашка у изголовья с характерным запахом знакомой настойки, к которому примешивался другой, более тонкий! Агата ушла не по своей воле. Ее унесли! И Марианна боялась догадаться, кто это сделал.

Всю ее нерешительность как ветром сдуло, так же как и гнетущий страх, не отпускавший ее весь вечер. Она бегом вернулась в свою комнату, с лихорадочной быстротой разобрала закрывавшую панель баррикаду, плотно подпоясалась поверх пеньюара каким-то шарфом, взяла свечу и пистолеты – один за пояс, другой в руку – и направилась по той же дороге, что и утром. Но на этот раз она преодолела ее гораздо быстрей, возбужденная негодованием, заглушавшим инстинкт самосохранения и элементарную осторожность. Ей не пришлось тушить свечу в конце лестницы, ее задул ветер. Он сильно разгулялся с наступлением ночи, но за плотно закрытыми окнами она не ощущала этого. Стало также значительно прохладней. С наслаждением вдыхая свежий воздух, она подумала, что вскоре может пойти дождь. Полная луна заливала все своим светом, но по небу стремительно неслись облака, временами закрывая серебряный диск. Томительная тишина исчезла. Весь парк шумел бесчисленной листвой, поскрипывая ветвями.

Марианна решительно углубилась в грот, пройдя его одним духом, но в тоннеле под холмом умерила шаг, чтобы не обнаружить себя. Там, в прогалине, показался красный свет. Из-за сквозняка в тоннеле было просто холодно, и, охваченная дрожью, Марианна плотно укутала грудь тонким батистом пеньюара. При приближении к выходу сердце у нее забилось быстрее, но она уверенно сжала оружие в руке, припала к скале и осторожно выглянула наружу. Впечатление было такое, словно время изменило свой ход и она внезапно оказалась не в наполеоновской эре, полной грохота, ярости, славы и бурлящей жизни, а в самом глубоком, самом мрачном Средневековье.

У ног статуи, освещенной пламенем двухпудовых свечей из черного воска и двух сосудов, испускавших едкий дым и странный красный свет, на развалинах было устроено нечто вроде алтаря. На нем лежала обнаженная женщина, очевидно, без сознания, ибо она оставалась совершенно неподвижной, хотя и не была связана. На ее животе на небольшой дощечке стояла ваза, напоминавшая церковную чашу. С изумлением и ужасом Марианна узнала Агату. Она затаила дыхание, настолько глубокая тишина царила здесь. Ей показалось, что малейший шорох может вызвать катастрофу.

Перед неподвижной девушкой стоял на коленях Маттео, но такой Маттео, которого Марианна едва узнала. На нем был широко открытый на груди длинный черный стихарь, расшитый странными знаками. Золотой обруч стягивал его пепельные волосы. Теперь это был не молчаливый управляющий князя, а жрец, готовящийся совершить обряд самого кощунственного и самого древнего культа, идущего из глубин веков. Он вдруг начал читать на латыни молитвы, содержание которых не оставило у Марианны ни малейшего сомнения в том, что он собирался делать.