Фаворитка императора

Не говоря ни слова, камердинер занялся ею. Он принес одеколон и смочил им виски Марианне, дал выпить подкрепляющее лекарство. Тошнота исчезла так же внезапно, как и появилась. Мало-помалу румянец вернулся на ее обескровленные щеки, и Марианна вскоре почувствовала себя совершенно здоровой.

– Не знаю, право, что со мною приключилось, – сказала она, одарив Констана полной признательности улыбкой. – Мне показалось, что я умираю. Может быть, следует показаться врачу…

– Врачу показаться необходимо, мадемуазель, но я не думаю, что это так серьезно.

– Что вы хотите сказать?

Констан тщательно собрал принесенные салфетки и флаконы, затем ласково улыбнулся, хотя и с оттенком грусти.

– Достойно величайшего сожаления, что мадемуазель родилась не на ступенях трона, что позволило бы нам избежать этого австрийского брака, который, на мой взгляд, нам ни к чему! Тем не менее я надеюсь, что у вас будет мальчик. Это доставит удовольствие Императору.

Глава VI Договор

Сделанное открытие ошеломило Марианну и сразу придало ей смелости, наполнив ее необычайным ощущением торжества. Она не была настолько наивна, чтобы предположить, что ее беременность, случись она на несколько месяцев раньше, могла помешать браку с Австриячкой: после Ваграма Наполеон узнал, что Мария Валевская носит под сердцем ребенка от него, но ничего не изменилось. Он мог бы жениться на полячке, которую любил тогда и которая была из знатной семьи. Однако он не имел права сделать этого, ибо, как и сама Марианна, при всем своем благородстве Мария не была принцессой, то есть недостаточно чистой крови для основания династии. Но Марианна испытывала удивительную, немного мучительную радость при мысли о том, что императорская кровь уже пустила ростки в самой потаенной глубине ее естества, в то время как Наполеон прилагает все усилия, чтобы оплодотворить пухлое тело своей венки и получить столь желанного наследника. Что бы он ни делал теперь, он остается связанным с нею, Марианной, узами плоти и крови, которые ничто не может уничтожить. Ничто не заставит также поблекнуть испытываемую ею радость, возбуждающую и теплую, носить в себе его ребенка, даже порицание или осуждение, которым подвергались матери без мужей. Ради этой незримой плоти, потихоньку развивающейся в ней, Марианна уже чувствовала себя готовой противостоять пренебрежению, пересудам и косым взглядам.

Эти мысли поддерживали ее до прибытия на улицу Шануэн, где ей предстояла, пожалуй, одна из самых суровых в ее жизни баталий.

Она слишком хорошо знала неискоренимый роялизм ее крестного, его нравственную чистоту и строгость его личного кодекса чести, чтобы не чувствовать, что ее исповедь содержит слишком тягостные моменты, если только он согласится выслушать ее до конца.

Улица Шануэн в этот поздний час была темной, только над дорогой светились две лампы, подвешенные на протянутых от дома к дому канатах. Окованные железом колеса кареты гремели по крупным булыжникам, по меньшей мере времен Генриха IV, покрывавшим дорогу между двумя рядами огромных зданий, таинственных и молчаливых за их зарешеченными окнами, где обитали каноники капитула Нотр-Дам. Двойная тень соборных башен простиралась над старыми крышами, еще больше сгущая темноту ночи.

В ответ на учтивый вопрос Гракха-Ганнибала встретившийся аббат указал жилище мэтра де Брюйара, легко отличимое от других благодаря высокой четырехугольной башне, возвышавшейся в его дворе. К тому же это был один из немногих домов, в которых горел свет. Каноники рано ложились спать, что предоставляло свободу действия скверным подросткам, которые наводняли старые улицы Сите, чтобы заниматься сомнительным промыслом.

К большому удивлению Марианны, в доме каноника не ощущался запах остывшего воска и старой бумаги, который, по ее мнению, был обязательной принадлежностью жилища церковнослужителя. Слуга в темной ливрее, ничуть не походивший на церковного сторожа, провел ее через два салона со старомодной, но очень изящной обстановкой до закрытой двери, перед которой прохаживался с опущенной головой и заложенными за спину руками аббат Бишет. Заметив гостью, верный секретарь издал довольный возглас и поспешил к ней, из чего Марианна заключила, что ее ждали.

– Его преосвященство уже трижды спрашивал, приехали ли вы. Он в большом нетерпении!.. До такой степени, что не может выносить чье-либо присутствие, даже мое.

«Особенно твое», – подумала Марианна, которая, со своей стороны, не смогла бы выдержать и четверть часа присутствие услужливого аббата.

– Знаете, – добавил Бишет проникновенно, – мы вынуждены покинуть Париж до рассвета!

– Как? Уже? Но крестный ничего не сказал мне об этом.

– Его преосвященство еще не знал. Уже вечером министр по церковным делам господин Биго де Преамене поставил нас в известность, что наше присутствие в столице не является желательным и мы должны уехать.

– Но куда?

– В Реймс, куда… гм… сгоняют строптивых членов римской курии! Это большое несчастье и величайшая несправедливость. Действительно, наступили апокалипсические времена и…