Фаворитка короля

— Между прочим, у меня вот что есть для вас… Совсем запамятовал. — Он порылся за подкладкой. — Кажется, раньше я вам подарков еще не делал.

И вытащил на свет божий зеркальце в серебряной оправе. В свете уже неяркого солнца оно притягательно сияло, а выгравированные на ручке стебельки и листья искусно сплетались в узор, охватывавший зеркальный кружок подобно объятиям любовника.

— Не нужно! — воскликнула я сердито, позабыв о всякой учтивости.

Виндзор с глубочайшим изумлением поглядел на зеркальце, потом на меня, словно не в силах был постичь женскую логику.

— Алиса, любовь моя! Я же не украл его! Добыл честным путем, а покажите мне женщину, которая не любит смотреться в зеркало.

— Такая женщина — перед вами.

— Да отчего же? Почему вы его не хотите?

— Мне не нравится то, что я в нем вижу. — Я констатировала факт, а не напрашивалась на комплименты.

— Что именно вам не нравится?

Уместно ли было шутить сейчас, когда я, растрепанная, сидела в одной сорочке?

— Ничего не нравится… Я же не… Ах, Виндзор! — Очень сердитая (потому что вещица была весьма красивая), я впилась пальцами в бедра.

— В каком возрасте женщина перестает беспокоиться о своей внешности? Наверное, не раньше, чем на смертном одре.

Он опустился на колени, встал рядом со мной на помятый плащ, поднял зеркальце, а свободной рукой разгладил мои слишком черные брови.

— Я не вижу ничего уродливого, — ласково проговорил он, — потому что в моих глазах вы красивы. Я хочу, чтобы вы увидели Алису, посмотрели на лицо моей супруги, женщины, которую я люблю.

Этими словами он отнял у меня все мыслимые возражения. Отказаться от подарка значило бы проявить непростительное хамство. А отражение в зеркале оказалось совсем не таким ужасным, как я боялась. Лицо, которое смотрело на меня оттуда, не блистало красотой, однако отсутствие симметрии в чертах привлекало само по себе. Даже брови были вполне терпимыми. Я вскинула голову и улыбнулась, а мое отражение повторило эти движения: возможно, неожиданное счастье смягчило мои черты. Так я стала обладательницей зеркала, хотя и поклялась когда-то, что этого никогда не случится. И вовсе не огорчилась, когда Виндзор покрыл поцелуями каждую черточку, отражавшуюся в этом зеркальце.

Мы переехали в Гейнс, где у нас была хотя бы кровать, — пока была, во всяком случае. Потом я предстала перед Палатой лордов, хорошо представляя себе, какое именно впечатление хочу на них произвести. Мне думалось, что я буду раздраженной, переполненной тревогой за исход дела. Перепуганной, если говорить откровенно, с пересохшим горлом, сильно бьющимся сердцем, из-за чего придется часто глотать, борясь с подступающей тошнотой. Все это, конечно, было, но прежде всего я держалась дерзко! С того печального дня, когда меня посетил на редкость исполнительный Вебстер, Джоанна — при поддержке судов — заходила в своих гнусных посягательствах все дальше и дальше. Мое любимое поместье близ Уэндовера, подаренное Эдуардом, отобрали, слуг моих оттуда прогнали, мебель конфисковали — и все это без меня, даже не спросив, согласна я или возражаю. Меня просто уведомили: мое владение этим поместьем не имеет законной силы. Его возвратили короне, и теперь оно принадлежало королю Ричарду. Ему от того, правда, не было ни проку, ни удовольствия: по совету матери, он передал имение своему единоутробному брату Томасу Холланду[105] — сыну Джоанны от одного из ее прежних сомнительных браков, когда у нее было сразу два мужа.

Не сомневаюсь, эти приобретения доставили ей невыразимое удовольствие! Черт побери! У меня в душе кипела бессильная злость.

А что же Гонт? К моему разочарованию и большой тревоге, он тоже воспользовался моей неспособностью защитить себя. В его руки легко уплыл мой дом на берегу Темзы. Земля вдоль квартала канатчиков, принадлежавшая мне, также пополнила список лондонских имений принца. Зятю Гонта перешли два мои поместья из числа самых красивых и доходных. В глазах Гонта я утратила всякую ценность. Ему я была теперь совершенно бесполезна, и мне пришлось усвоить еще один горький урок: никогда нельзя верить человеку, для которого власть важнее верности. Пресвятая Дева!

Я пыталась связаться с Гризли, посылая письма в таверну «Кафтан», но без всякого результата: он, подобно обложенному охотниками лису, спрятался глубоко в своей норе. Я могла сколько угодно негодовать на то, что он предпочел скрыться, но не могла не согласиться с тем, что тактика его вполне разумна: если меня признают виновной, то мой поверенный окажется по уши в грязи, а там уж ничто не спасет его и от ареста.

Итак, отправляясь на суд, я облачилась не в скромные одежды (как предписывала разумная осмотрительность), а в вызывающе роскошный наряд — одно красивое платье у меня все же осталось.