Фаворитка Наполеона

Законы о личном задержании, о крике, речах, мятежных письмах, частных и публичных собраниях, различные предложения на этот же счет, ежедневно утверждаемые роялистами в палате депутатов, а также удаление лиц администрации, сколько-нибудь не согласных с новым режимом, придали новую энергию прокурорам-роялистам, которые сдавливали свирепыми когтями каждый город. Видя повсюду виновных, они вынуждали представителей административной власти под страхом отставки вести самые инквизиторские розыски; они организовали комитеты, где держали всех под арестом и наказывали за самые пустяковые проступки. Политические, личные или местные страсти допускали самые вопиющие злоупотребления. Вернулось ужасное время комитета общественной безопасности, хотя теперь его существование нельзя было оправдать какой-либо опасностью, грозившей стране.

Превратно понятого слова, намека на прошлые и настоящие события, малейшей жалобы было достаточно, чтобы отстранять от должности чиновников, приговаривать к ссылке бывших военных, простых граждан, отмеченных как лица, враждебные королевской власти.

Честных людей отдавали под суд по оговору соседей, недоброжелательных чиновников, метивших на их место или решивших завладеть их состоянием, и произносили над ними безжалостный приговор.

Но все это беззаконие творилось согласно вероисповеданию, привычкам, а также – и это в особенности – по усмотрению комиссаров или генеральных прокуроров, и в очень многих случаях высшему суду и министерству приходилось пересматривать поспешные решения дел, смягчать приговор, каравший слишком сильно и дававший промах вместо того, чтобы метко попасть в цель.

Полковник Анрио не видел еще ни графини Валевской, ни доктора Эмери после их общего ареста, а также ничего не слышал об освобождении полковника Лабэдуайера. Он был в одиночном заключении. Наконец королевский прокурор потребовал Анрио к себе в кабинет; это был уже его четвертый вызов на допрос.

Было два часа пополудни, когда стража ввела Анрио к прокурору. Тот сидел за письменным столом, лицом к двери. Анрио слегка наклонил голову для приветствия и осмотрелся вокруг.

В комнате, освещенной высоким решетчатым окном, находившимся сбоку, царил обманчивый сумрак, мешавший при входе различать окружающие предметы. Глаз не сразу привыкал к этому тусклому свету.

Анрио сел немного поодаль, справа от прокурора, несколько впереди, но вдруг, через несколько минут, внезапно вскочил и рванулся с места. Причиной было то, что он только что заметил напротив, по другую сторону письменного стола, рядом с доктором Эмери, графиню Валевскую. При его порывистом движении его удержали конвойные; однако он, не обращая на них внимания, воскликнул, обращаясь к графине:

– Вы здесь?

– О, я не падаю духом, успокойтесь, мой друг! – с твердостью ответила она. – Я знаю, что нас недолго продержат в неволе; ведь мы не совершили ничего предосудительного.

– Это раскроет правосудие, – холодно пробормотал прокурор.

– Все равно, – заметил Эмери, – только бы не заставляли нас слишком долго ожидать его решения! Как бы ни было оно сурово, мы готовы беспрекословно подчиниться ему. Ваши строгости к нам – дело, привычное для нас… Меня уже многократно подвергали аресту; я прошел через сеть всех специальных статей закона, относящихся к нашему брату, – сеть, сплетенную подобно паутине исполинского паука, в котором мы неизбежно должны запутываться с нашими убеждениями, нашей верой, нашей честью… Времена не благоприятствуют нам, общее политическое положение против нас… Но при всем том мы верим в лучшие дни, в перемену судьбы, в справедливость. Вам не срубить дерева свободы революции; оно пустит ростки над всеми вашими ошибками, всеми вашими злодействами, всей вашей разрушительной деятельностью и над всеми вашими преступлениями! Все ваши усилия настолько же напрасны, насколько они неловки и жестоки, и вскоре вы будете изгнаны как обманщики и недостойные слуги! – пылко заключил доктор, не робея перед прокурором и угрожая ему взглядом и тоном.

– Эти слова не задевают меня, – возразил прокурор. – Они чересчур избиты. Вы слишком часто произносили их. Собрания, на которых вы разглагольствуете так же рьяно, как сделали это здесь, нам известны; мы давно знаем ваши речи и ваши намерения. В Гренобле, в Лионе и других местах, по всем мелким городкам вы неизменно стояли на стороне оппозиции. Вас щадили, чтобы оправдать некоторые меры, к которым приходилось прибегать в различные моменты. Ведь во всей вашей кипучей деятельности вы, сами того не подозревая, были только превосходным агентом королевской власти, и мы не хотели лишать себя ваших услуг, вполне добровольных и бессознательных. Теперь дело иное… вы говорили достаточно! Услуги, которые вы должны нам оказать, – безмолвного свойства.

– А почему, позвольте вас спросить? – надменно произнес доктор Эмери с плохо скрытой иронией. – Неужели вы воображаете, что можете сковать мой язык?

– Конечно! Мы просто хотим произвести над вами хорошую экзекуцию. Пример подействует, будет благодетелен.