Фаворитки французских королей

Простой народ и парижские кумушки сочувствовали королю, опасаясь, как бы молоденькая красотка запросто не уморила человека. И чиновники, и судейские, и ремесленники, и военные, даже школяры, и те смеялись или сочиняли про него забавные анекдоты и саркастические песенки ^[67].

Я, Меланхолии школяр,
Избитый палками Тревоги,
Топчусь, как прежде, на пороге,
Хоть стал и немощен и стар.
Покинул сердце юный жар.
Я ною, но не будьте строги,
Я — Меланхолии школяр,
Избитый палками тревоги.
О, дайте состраданье в дар!
Глядите, дни мои убоги:
Слабеет ум, слабеют ноги,
Безумья яростен удар.
Я — Меланхолии школяр.
И еще одно, завершающее:
Мой милый брат, я вас хвалю и славлю
За белых мне подаренных крольчат
К сему вопрос я искренний добавлю:
Вы думаете, я крольчатам рад?
Ах, я уж много лет от сих услад
Живу вдали, и посох тот, которым
Пас тварей милых я с младым напором,
Изъят из дела и познал покой.
Он сладко спит и глух к моим укорам,
Как те, от коих пользы никакой.
Молчать об этом я условьем ставлю,
Бог ласков к тем, кто вечным сном объят.
В другое русло нашу речь направлю —
О лакомствах пускай слова звучат,
О пирогах, что нёбо горячат.
Но грубым разве мы сродни обжорам?
Чтоб разлучить язык с невкусным сором
Пускай вино во рту течет рекой.
Не станем чтить былое разговором,
Как те, от коих пользы никакой.
Во дни младые был я, не слукавлю,
На ласки и лобзанья тороват.
Но мне Фортуна объявила травлю
И забрала услады все подряд.
За прошлые забавы нас простят,
Они поскольку ныне под запором.
Разлучены и с мыслью и со взором:
Любовь нам машет издали рукой.
Рассталось сердце с жаром и задором,
Как те, от коих пользы ни одной.
Что старец рядом с юным ухажером?
Их разницу отмечу я с тоской.
Смирился я с печальным приговором,
Как те, от коих пользы никакой [68]

.

Вернувшись после праздников в Париж, Людовик XII и Мэри поселились в мрачном замке Турнель, находившемся на том самом месте, где ныне простирает чудеса архитектурные Вогезская площадь.

— Помолимся за нашего доброго короля! — говорили в народе, а тот, между тем, чувствовал себя все хуже и хуже и явно начинал сдавать. Изнуренный ночными усилиями, он едва поднимался по утрам и, совершив короткую прогулку, вновь ложился в постель, дрожа от холода, как старик.

— Извините меня, милый друг, — говорил он Марии. — Я чувствую себя усталым и полежу. До скорого [69].

Тогда королева, выведенная из равновесия неудачными попытками своего супруга, спешно одевалась, быстро пересекала замок и запиралась в одной из отдаленных комнат. Там она раздевалась, ложилась в постель и с горящими глазами ждала несколько минут.

Через маленькую дверцу, выходившую на укромную и безлюдную галерею, вскоре входил улыбающийся молодой человек. Это был герцог Саффолк. Раздевшись во мгновение ока, он присоединялся к королеве и предавался с ней восхитительным любовным играм.

Проходили недели, забавы королевы оставались тайной для всего французского двора. «Однако в один прекрасный день офицер свиты королевы по имени Гриньо, прогуливаясь по той самой галерее, услышал странные звуки из комнаты, где возлежали распаленные любовники…

Очень удивленный, ибо он считал, что комната эта пуста, он открыл дверь и вошел. При виде происходящего у него перехватило дыхание, и он так сильно покраснел, что его лицо, как сообщают нам очевидцы, „сохраняло этот румянец еще несколько дней…“