Фаворитки французских королей

Карл IX вступал в пору своего политического совершеннолетия 27 июня 1561 года, а 17 августа того же года Екатерина и канцлер Лопиталь впервые взяли его на королевский совет в Руан, ибо уже с марта юный король и королева-мать начали свою поездку по стране ^[246]. Юный король детским голосом произнес на нем краткую речь, в которой скромно упомянул о своем совершеннолетии и просил подданных отныне повиноваться только ему. Затем в сопровождении двора он объехал все южные провинции королевства. По мысли Екатерины, это путешествие, продлившееся два года, должно было повысить престиж королевской власти и способствовать примирению враждующих сторон. В июне 1565 года Карл IX встретился с сестрой Елизаветой, супругой Филиппа II, которую сопровождал во Францию герцог Альба. Не менее трех недель прошло в непрерывных балах, турнирах и празднествах. Двор французского короля демонстрировал безудержную роскошь, чтобы скрыть от испанцев плачевное состояние французских финансов. Построенные в испанском духе, идиллии Боскана и Монтематера, созданные в подражание Ронсару, очаровали венценосных особ. Интермедии сменялись балетами и аллегориями, а пению придворных нимф и пастушек подпевали сама королева Катрин и мрачный министр Филиппа II герцог Альба. Но, шутки в сторону, между этими двумя особами велись переговоры, о которых потом много писалось протестантами. Министр Филиппа Испанского настоятельно советовал теперь же применить к их единоверцам ту резню, которая состоялась лишь семь лет спустя. Давила рассказывает, что герцог будто бы сказал тогда Екатерине: «Нет ничего достойного большего сожаления, чем позволить народу жить по своему усмотрению, сообразуясь лишь со своей совестью и мыслями. Так, только так проникают в государства всевозможные треволнения и разногласия, связанные в особенности с вопросами религии и родившиеся в головах пустых людей. Разногласия в вопросах веры всегда служили предлогом для недовольства. Надобно устранить этот предлог и, не щадя огня и железа, вырвать зло с корнем».

Долгое время во французских кругах были убеждены, что союз между Францией и Испанией дело решенное и что герцог Альба найдет средство убедить Екатерину Медичи в том, что Сицилийская вечерня ^[247]для гугенотов дело совершенно необходимое и богоугодное. Однако в действительности все обернулось иначе, и королева-мать не вняла советам знаменитого испанского министра, решив пока не отказываться от своей любимой системы политического маятника.

Депеши, адресованные герцогом Альбой Филиппу II в отношении Байоннской встречи в верхах ныне хорошо известны и всесторонне изучены, и из них становится очевидным, что суровый герцог потерпел поражение буквально во всех своих начинаниях и предложениях. Это касалось, с одной стороны, постоянно инспирируемой им отставки канцлера Лопиталя, а с другой — предложения отменить Амбуазский эдикт, позволяющий, к досаде испанского короля, проповедовать лютеранскую веру во французских провинциях, прилегающих к землям его короны. Стороны ограничились уверениями в дружбе (и сотрудничестве, как сказали бы сейчас), но дальше этого дело не пошло. Герцог Альба нашел Екатерину (несмотря на все балы, идиллии, пасторали и балеты) «более чем холодной в отношении святой веры», несмотря на ее «высокую (sic!) энергию и совершенную осторожность и благоразумие», которые проявила королева Елизавета для того, чтобы заставить свою мать вступить в тесный союз с испанским двором. Увы, никакого результата эти усилия не возымели. «Католическая королева, моя дочь, — писала Екатерина коннетаблю Монморанси — простилась с нами 3 июля, а король, мой сын, отвез ее в то место, где встретил на берегу реки. Во время нашей встречи мы говорили лишь о ласках, пиршествах, чествованиях и угощениях нашей доброй дорогой дочери, расточаемые ей нашим двором, и в общих выражениях о желании, которое имеет каждая из сторон для продолжения доброй дружбы между Их Величествами и сохранения мира между их подданными, что, собственно, и было главным основанием и причиной вышеупомянутой встречи, способной утешить меня и вышеупомянутую королеву, мою дочь».

Забавный стиль, глубокие чувства! Во все время своего пребывания в Байонне королева Испании, тогда молодая и очаровательная, изъявляла живейшее удовольствие от встречи с соотечественниками, «Она выказывала себя одинаково веселой, заботливой и фамильярной с дамами и девицами двора, будто была девочкой, вернувшейся в отчий дом и с любопытством расспрашивающей о всяческих новостях (о тех, кто отсутствовал или вышел замуж). Словом, она была очень любознательна. Точно так же вела она себя с дворянами и придворными и, часто спрашивая о тех, кто был в ее время при дворе, говорила так: „Тот-то или такая-то в мое время были при дворе; я их прекрасно помню; а вот тех-то там не было вовсе, и я желаю их непременно повидать и познакомиться“. Наконец, она удовлетворила всех» ^[248].