В том же 1789 году Потемкин без бой взял Анкерман и Бендеры. «Нет ласки, мой друг, которой бы я не хотела сказать вам, – пишет Екатерина. – Вы очаровательны за то, что взяли Бендеры без потери одного человека». Во время войны, тон писем императрицы к Потемкину очень теплый, в них слышится отзвук прежних любовных отношений. Во всех вопросах, касающихся военных действий, Екатерина всегда принимала сторону Потемкина. Она верила ему безгранично, исполняя не только его желания, но и капризы. Она не дала ему отставку, потому что князь действительно был болен, кроме того, императрица лучше самого Потемкина знала, что ему нужно. Подчиняясь его требованию, она таки дала согласие на объединение украинской армии, которой командовал Румянцев, с екатеринославской армией Потемкина, поставив последнего во главе объединенных сил. Румянцев очутился не у дел. Можно представить обиду и негодование заслуженного полководца, который мог дать грамотную оценку нашим неудачам в турецкой войне. Конечно, он во всем винил Потемкина, часто и несправедливо, но князь не желал слышать никакой критики. Он откровенно называл ее клеветой и искренне сам в это верил. Как часто люди не видят себя со стороны и не могут оценить себя справедливо и беспристрастно! Что оставалось делать Румянцеву-Задунайскому? Он писал императрице жалобные письма, просил отставки, а Екатерина отмахивалась от него, как от докучливой мухи.
После взятия Бендер путь на Константинополь был открыт, но Екатерина решила на этом окончить войну. В Европе было неспокойно. Шведы еще угрожали Петербургу, Пруссия грозила войной, верный союзник Иосиф II был болен (он умер 9 февраля 1790 года). «Постарайся, друг мой, сделать полезный мир с турками, – пишет императрица Потемкину, – тогда хлопоты многие исчезнут и будем почтительны: после нынешней твоей компании ожидать можем».
Потемкин начал хлопотать о мире, но он был заключен много позднее. 1790 год ознаменовался победой адмирала Ушакова на море и взятием крепости Измаил. Осада Измаила началась в сентябре. Крепость была великолепна защищена артиллерией, да и гарнизон был огромный – около 35 000 человек. 10 декабря крепость Измаил была взята русскими войсками.
В февраля 1791 года Потемкин поехал в Петербург. По всему пути следствия князя встречали как победителя. Болотов пишет про Тульскую губернию: «… готовились принимать его, как самого царя. А он, по тогдашнему его всевластию, и был царем». Это был его последний приезд в столицу. Потемкина приняли с триумфом. Екатерина была очень ласкова, не скупилась на теплые слова благодарности, но рядом с троном стоял уже новый «припадочный человек» – Платон Зубов, «Цыганенок», как звала его Екатерина. Он не был креатурой Потемкина, его нашли, подготовили и представили императрице враги князя, соответственно Зубов себя и вел. Потемкин знал о появлении нового фаворита и говорил не без сарказма: «Надо, надо мне наведаться в столицу, чтобы вырвать этот больной Зуб». За «больным Зубом» еще стояли братья, Валерьяну было всего восемнадцать лет, но прытью и развязностью он не уступал старшему брату.
У Потемкина уже не было сил сражаться, доказывать, интриговать. Он был болен, силы его были на исходе, он всерьез говорил о монастыре. Последним широким жестом, щедрым подарком Екатерине был устроенный им апрельский бал в только что отстроенном Таврическом дворце. Все, что могла внушить князю его экзотическая фантазия, любовь к роскоши и показухе, было пущено в ход для устройства этого праздника. Петербуржцы не могли забыть о нем многие годы и пересказывали друг другу подробности этого бала. На одни только свечи пошло 400 пудов воска, а еще зеркала, люстры, ковры, диковинные игрушки для забавы гостей, например золотой слон-часы с шевелящимися ушами и хвостом. Все слуги были обряжены в роскошные ливреи, о гастрономических способностях поваров слов не хватит рассказать, у Потемкина была в Петербурге самая дорогая и экзотическая кухня.
Во время пиршества Потемкин сам стоял за креслом государыни и прислуживал ей, подчеркивая – он слуга императрицы на веки вечные, но это более походило на поминки по прошлому. У Платона Зубова было вдосталь времени, чтобы нашептывать на ухо императрице любые байки о конкуренте, а именно так он относился к Потемкину. Может быть, Цыганенок и подвирал, сгущал краски, но из экзотических подвигов князя было легко выковать что угодно. А война продолжалась, надо было заключать мир с турками. Словом, приказ императрицы Потемкину оставить столицу выглядел вполне естественным и обоснованным.