Следствие велось тайно, скрытно, тем не менее в столицах появилась масса слухов. Семейные дела царского дома всегда интересовали население, из боязни наказания о них говорили шёпотом. Теперь же судачили вслух — выйдет государыня замуж или нет, а если выйдет, то за кого. Болтали, конечно, о странной смерти императора, и о наследнике. Тогда-то и появился очень интересный документ — «Манифест о молчании». Свобода свободой, а лишнего не болтай. С «Манифестом» ходили по обеим столицам с барабанным боем и читали громко: «Воля наша есть, чтоб все и каждый из наших верноподданных единственно прилежал своему званию и должности, удаляясь от всяких придерзких и непристойных разглашений. Но противу всякого чаяния, к крайнему нашему прискорбию и неудовольствию, слышим, что являются такие развращённых нравов и мыслей люди, кои не о добре общем и спокойствии помышляют, но как сами заражены странными рассуждениями о делах, совсем до них не принадлежащих, не имея о том прямого сведения, так стараются заражать и других слабоумных… Если сие наше матернее увещевание и попечение не подействует в сердцах развращённых и не обратит на путь истинного блаженства, то ведал бы всяк из таковых невеждей, что мы тогда уже поступим по всей строгости законов и неминуемо преступники почувствуют всю тяжесть нашего гнева».
Ну хорошо, на роток, положим, накинули платок, и развращённые вступили «на путь истинного блаженства», но вопрос о браке государыни не исчез с повестки дня. Григорий Орлов искренне любил Екатерину и, наверное, хотел стать её мужем. Он, может быть, и не имел великого ума, но был человеком порядочным, в меру тщеславным, не слишком корыстолюбивым. Неизвестно, насколько он был настойчив в своих желаниях. Другое дело Алексей Орлов. Этот имел натуру страстную, широкую, он был куда более хитрый, чем его старший брат, и, конечно, рвался к власти. А Екатерина размышляла. Её отношения с Григорием и прочими Орловыми — разные вещи, но и с кланом ей ссориться не хотелось. Братья Орловы имели огромный вес в гвардии, и очень нежелательно, чтобы они перешли в противоположный лагерь и организовали свою партию.
Панин был категорически против этого брака. Григорий Орлов жил во дворце рядом с покоями императрицы, Панин жил в том же дворце рядом с покоями цесаревича Павла. Царедворцы часто виделись и вряд ли испытывали от этого радостное чувство. Екатерина знала об этом, но они оба ей были нужны. Панин, блестящий дипломат, фактически заведовал Коллегией иностранных дел и был самым ярким человеком в правительстве, он был доверенным лицом императрицы в самых деликатных тайных делах, которые всегда толково исполнял. Правда, он вёл себя слишком независимо, но Екатерина пока была вынуждена это терпеть. Известна смелая фраза Панина: «Императрица русская вольна делать, что ей хочется, но госпожа Орлова царствовать не будет», в смысле — не сможет. Говорят, что он высказал это суждение в лицо императрице. Панину не давало покоя ещё одно соображение. У Екатерины и Григория есть сын. Это сейчас он бастард, а вступи они в брак, он тоже обретёт права на трон. Скорее всего, до этого дело не дойдёт, но уж партия создана будет, а это опять интриги и смута.
Екатерина отлично понимала все «за» и «против» этого дела и решила отказаться от брака. Лучше самой быть хозяйкой в своём доме — России. Она будет править единолично, а в помощники возьмёт толковых людей. Зачем ей муж?
В своей интриге Орловы ссылались на прецедент — пусть тайно, но ведь обвенчалась же покойная Елизавета с Алексеем Разумовским, а чем Григорий Орлов хуже? Существует устойчивая легенда о визите канцлера Михаила Воронцова к Алексею Разумовскому. Её пересказывает всяк по-своему, вот одна из версий. Екатерина приказала заготовить два манифеста. В первом было написано, что она вступает в брак с Григорием Орловым. Во второй бумаге сообщалось о присвоении Алексею Разумовскому титула императорского высочества, поскольку он хоть и тайно, но обвенчан с Елизаветой.
Со вторым манифестом Воронцов и направился в Аничков дворец к Разумовскому. Тот был уже стар, он давно отошёл от дел, но был в курсе последних событий. Воронцов предъявил Разумовскому манифест Екатерины и попросил дать бумаги, удостоверяющие его брак с императрицей Елизаветой. Алексей Григорьевич всё понял. Он достал из шкатулки заветную бумагу, поцеловал её и бросил её в огонь. После чего он спокойно сказал: «Я не был ничем более, как верным рабом её величества, покойной царицы Елизаветы Петровны, осыпавшей меня благодеяниями превыше заслуг моих… Теперь вы видите, что у меня нет никаких документов». Воронцов вернулся во дворец и доложил Екатерине о результате своей поездки. Нет бумаги, нет прецедента. Екатерина сказала: «Мы друг друга понимаем. Тайного брака не существовало. Шёпот о сём всегда был для меня неприятен. Почтенный старик предупредил меня, но я ожидала этого…»