Фавориты Фортуны

«Это письмо, — подумал Сулла, закончив писать, — я действительно сочинял с удовольствием». Но потом он нахмурился, стал серьезным и некоторое время размышлял над тем, как ему поступить с Крошкой Мясничком. Этот молодой человек так запросто не отдаст того, на что положил глаз, как в случае с триумфом. И любой, кто мог усесться в курульное кресло на общественной площади не римского города в окружении ликторов, как олицетворение римского государства, а потом повести себя настоящим дикарем, не сочтет нужным обращать внимание на тонкости триумфального протокола. Вероятно, подсознательно Сулла знал, что Крошка Мясничок достаточно ловок, чтобы добиваться триумфа такими средствами, что отказать ему будет трудно. И Сулла принялся думать. Потом он опять заулыбался. Секретарь, входя к диктатору, невольно вздохнул с облегчением: Сулла в хорошем настроении!

— Ах, Флоскул! Ты как раз вовремя. Садись и возьми свои дощечки. Я настроен вести себя чрезвычайно великодушно по отношению к людям, включая этого великолепного человека Луция Лициния Мурену, моего губернатора провинции Азия. Да, я решил простить ему все его выходки против царя Митридата и его проступки против меня. Думаю, мне может понадобиться этот бесполезный Мурена, поэтому напиши ему и скажи, что он должен как можно скорее вернуться домой, чтобы отпраздновать свой триумф. Ты также напиши любому Флакку, какой сыщется в Заальпийской Галлии, и также прикажи ему прибыть домой, чтобы тоже отметить свой триумф. Обязательно укажи им, чтобы они имели при себе хотя бы по два легиона…

Сулла с головой ушел в работу. Его секретарь трудился усердно, чтобы не отстать. Воспоминания об Аврелии и том неприятном разговоре улетучились. Сулла даже не вспомнил, что у Рима был непокорный фламин Юпитера. Имелся другой, намного более опасный молодой человек, с которым предстояло обойтись нежно. Ибо Крошка Мясничок был очень умен, когда дело касалось его самого.

* * *

Как и предсказывала Рия, непогода в Нерсах стихла и установилась настоящая зима. Однако Соляная дорога, ведущая в Рим, все еще оставалась проходимой, равно как и дорога от Реате до Нерс, а также путь через горы в долину реки Атерн.

Но для Цезаря это не имело значения, потому что с каждым днем его состояние медленно ухудшалось. На ранней, более легкой стадии болезни он пытался вставать, чтобы уйти, но, как только он поднимался на ноги, голова его кружилась и он казался ребенком, который учится ходить. На седьмой день его стало клонить в сон, который постепенно перешел в легкую кому.

А потом у двери дома Рии остановился Луций Корнелий Фагит в сопровождении незнакомца, который видел Цезаря и Бургунда в таверне в Требуле. Оказавшись без Бургунда, которого Рия сама отправила рубить дрова, женщина была бессильна — и чужаки вошли в дом.

— Ты — мать Квинта Сертория, а этот человек, спящий на кровати, — Гай Юлий Цезарь, фламин Юпитера, — произнес Фагит, очень довольный.

— Он не спит. Его нельзя разбудить, — сказала Рия.

— Он спит.

— Это не сон. Разбудить его не могу ни я, ни кто другой. У него неизвестная форма лихорадки, а это значит, что он умрет.

Плохая новость для Фагита, который понимал, что не получит плату за голову Цезаря, если эта голова не останется на плечах живого хозяина.

Как и остальные приспешники Суллы, которые являлись его вольноотпущенниками, Луций Корнелий Фагит не обладал ни сомнениями, ни понятиями о нравственности. Стройный грек сорока с небольшим лет, один из тех, кто сам продался в рабство, считая это лучшей участью, нежели перебиваться кое-как на своей разоренной родине, Фагит присосался к Сулле, как пиявка, и за это получил награду — был назначен главой одной из проскрипционных банд. В то время, когда он прибыл, чтобы взять Цезаря, он уже имел четырнадцать талантов за убийство людей из списков. Доставка очередного человека к Сулле живым принесет ему еще два таланта, а грек не любил чувствовать себя обманутым.

Однако он не посвятил Рию в подробности своего поручения. Он заплатил информатору, стоя у постели Цезаря, потом убедился, что человек из Требула ушел. Смерть Цезаря не сулила Фагиту прибыли в Риме, но, вероятно, у мальчишки имелись с собой деньги. «Если поступить умно, — подумал Фагит, — то можно выудить эти деньги у старухи, рассказав ей сказку».

— Ну ладно, — сказал он, вынимая огромный нож, — я могу отрезать ему голову в любом случае. И получу свои два таланта.

— Лучше поберегись, citocacia! — пронзительно крикнула Рия, подскочив к нему и свирепо глядя ему в глаза. — Скоро придет человек, который тут же убьет тебя, если ты только дотронешься до его хозяина!

— А-а, германская громадина? Тогда я вот что скажу тебе, женщина: приведи его. А я здесь посижу на краешке кровати и составлю компанию молодому хозяину.

И он сел возле неподвижной фигуры, прижав нож к беззащитному горлу Цезаря.

Как только Рия опрометью выбежала на ледяной холод, громко зовя Бургунда, Фагит подошел к двери и открыл ее. На улице, недалеко от дома, ждали его помощники, десять человек.