Фавориты Фортуны

Варрон немедленно призвал небольшую армию рабов и отправил их искать отару овец. После этого в маленьком домике рядом с тем, в котором жил Сулла, он нетерпеливо бегал от котлов к трудившимся рабам, лично проверяя каждую тушу, каждую почку, настаивая на том, чтобы лично проверять температуру воды, скрупулезно измерял количество ингредиентов и своей суетливостью, кудахтаньем и понуканиями довел слуг до озлобления. За час до того как фабрика по приготовлению мази начала работать, он уже волновался по поводу точного размера кубка. По истечении часа он вдруг все понял и потом смеялся до слез. Если все его кубки одного размера, то какое это имеет значение?

Зарезали сотню овец (желчь и жир были получены от двух животных, а остальные девяносто восемь были заколоты из-за маленького кусочка жира с поверхности почек и вещества, которое предстояло наскрести с шерсти). В конце концов Варрон получил достаточно большой порфировый кувшин мази. А что касается уставших рабов, они получили сотню почти нетронутых туш очень вкусной баранины и поняли, что стоило потрудиться, чтобы иметь возможность набить живот жареным мясом.

Час был поздний, и Сулла, как прошептал его слуга, спал на ложе в столовой.

– Пьяный, – кивнул Варрон.

– Да, Марк Теренций.

– Ну что ж, думаю, это даже хорошо.

Он на цыпочках вошел в комнату и на миг остановился, глядя на бедное измученное существо, в которое превратился прекрасный Сулла. Парик упал с головы и лежал, демонстрируя марлевую подкладку. Много тысяч волосинок пошли на его изготовление. Каждую следовало закрепить на подкладке. Подумать только, на это требуется куда больше времени, чем на приготовление мази! Варрон вздохнул и покачал головой. Потом очень осторожно приложил свои смазанные мазью пальцы к кровавому месиву на лице Суллы.

Тот вдруг открыл глаза, в затуманенном вином взгляде застыли боль и ужас. Рот открыт, губы растянуты, обнажив десны и язык. Но он не издал ни звука.

– Это мазь, Луций Корнелий, – прошептал Варрон. – Я приготовил ее по тому рецепту. Ты выдержишь, если я попытаюсь нанести ее тебе на лицо?

Слезы скопились в глазницах, потому что Сулла лежал на спине. Прежде чем они вылились из уголков глаз на кожу лица, Варрон промокнул их кусочком очень мягкой ткани. Но слезы не убывали. А Варрон все промокал их.

– Ты не должен плакать, Луций Корнелий. Мазь необходимо накладывать на сухую кожу. А теперь лежи спокойно и закрой глаза.

Сулла лежал спокойно, глаза его были закрыты. После нескольких непроизвольных рывков при прикосновениях к его лицу он уже не протестовал, и постепенно напряжение покинуло его.

Варрон закончил процедуру, взял пятисвечовую лампу и высоко поднял ее, чтобы посмотреть на результат своего труда. Чистая водянистая жидкость горошинами выступила там, где кожа потрескалась, но слой мази, казалось, остановил кровотечение.

– Ты должен постараться не расчесывать. Чешется? – спросил Варрон.

– Да, чешется, – ответил Сулла, не открывая глаз. – Но бывало и хуже. Привяжи мне руки.

Варрон выполнил просьбу.

– Я вернусь к рассвету и повторю еще. Кто знает, Луций Корнелий? Может быть, к рассвету зуд пройдет.

И он тихо вышел из комнаты.

К рассвету зуд не прошел, но беспристрастный взгляд Варрона зафиксировал, что кожа Суллы выглядела – как бы это выразиться? – спокойнее. Варрон снова наложил мазь. Сулла попросил не развязывать ему руки. Но в полночь, после троекратного наложения мази, он объявил, что, как ему кажется, он сможет сдержаться, если Варрон освободит его. А через четыре дня он сказал Варрону, что зуд прошел.

– Мазь подействовала! – сообщил Варрон Помпею и Поросенку, испытывая удовлетворение врача, хотя врачом он вовсе не был и быть не хотел.

– Он сможет весной командовать армией? – осведомился Помпей.

– При условии, что мазь будет эффективной, сможет еще до наступления весны, – ответил Варрон и поспешил наружу с кувшином мази, чтобы зарыть его в снег. В холоде она дольше не испортится, хотя руки Варрона уже воняли тухлятиной. – Воистину он felix, счастливчик! – вслух подумал Варрон.

* * *

Когда ранняя и морозная зима покрыла Рим снегом, многие из его жителей увидели в этом плохой знак. Ни Норбан, ни Сципион Азиаген не возвратились после своих поражений. Не приходило никаких хороших вестей об их последующих действиях. Норбан теперь находился в осажденной Капуе, а Сципион бродил по Этрурии, вербуя солдат.