Фавориты Фортуны

Конечно, Марк Туллий знал, почему согласился. Он чувствовал, что обязан Помпею. Может быть, и много лет прошло, и много заслуженных акколад он получил в свою честь, но как мог он забыть бескорыстную доброту семнадцатилетнего кадета к другому кадету, которого презирал его отец? Всю свою жизнь Цицерон будет благодарен Помпею за его помощь во время той ужасной, несчастной службы в рядах кадетов Помпея Страбона, за то, что Помпей-младший прикрывал его от жестокостей и наводящих ужас вспышек ярости Помпея Страбона. Больше никто не помогал ему, только молодой Помпей. Ему было тепло в ту зиму благодаря Помпею, благодаря Помпею он стал выполнять канцелярскую работу. Цицерону уже больше никогда не приходилось поднимать меч в бою. И он никогда, никогда не мог этого забыть.

И Марк Туллий Цицерон пошел на Карины увидеться с Помпеем.

— Я только хотел сказать тебе, — сообщил он обреченным голосом, — что решил обвинять Гая Верреса.

— Великолепно! — воскликнул довольный Помпей. — Многие жертвы Верреса — мои клиенты. Ты можешь выиграть, я знаю, что можешь. Какая помощь тебе потребуется?

— Мне не нужно от тебя помощи, Магн, не сомневайся. Это я тебе должен помочь.

Помпей удивился.

— Ты — мне? Почему?

— Ты сделал сносным год моего пребывания в армии твоего отца.

— Ах, это! — Помпей засмеялся, взял Цицерона за руку. — Не думаю, что за это следует сохранять благодарность на всю жизнь.

— Для меня это так, — возразил Цицерон со слезами на глазах. — Мы многое делили с тобой во время Италийской войны.

Вероятно, Помпей вспомнил менее приятные вещи, которые они делили с Цицероном. Например, поиски голого и поруганного тела его отца. Он затряс головой, словно отгоняя воспоминания, и подал Цицерону кубок превосходного вина.

— Ну, друг мой, сейчас ты все-таки скажешь мне, что я могу сделать, чтобы помочь тебе.

— Хорошо, я скажу, — с благодарностью ответил Цицерон.

— Все эти Цецилии Метеллы будут против обвинения, конечно, — задумчиво проговорил Помпей. — И Катул, и Гортензий, и другие.

— Ты сейчас назвал главную причину, почему это дело должно слушаться в начале года. Я не могу рисковать и откладывать слушание на следующий год. Все говорят, что Метелл и Гортензий станут новыми консулами.

— В некотором отношении жаль, конечно, что их не перенесут, — сказал Помпей. — В будущем году жюри может снова состоять из всадников, а это будет не в пользу Верреса.

— Не будет, если консулы смогут тайно манипулировать судом, Магн. Кроме того, нет гарантии, что наш претор Луций Котта решит составить жюри из всадников. Я говорил с ним на днях, он думает, что дело о составе жюри суда может занять несколько месяцев. И при том он не убежден, что всадническое жюри будет лучше сенаторского. Всадников нельзя обвинить за взятки.

— Мы можем изменить закон, — ответил Помпей, который не испытывал уважения к закону, считая, что всякий раз, когда закон становится неудобным, его нужно менять.

— Это может оказаться трудно.

— Не понимаю почему.

— Потому что, — терпеливо объяснил Цицерон, — изменить этот закон значило бы ввести в действие другой закон на одной из двух трибутных комиций, а в обеих больше всадников, чем сенаторов.

— Они поддержали Красса и меня в прошлом году, — заметил Помпей, неспособный увидеть разницу между одним законом и другим.

— Это потому, что ты очень хорошо относился к ним, Магн. И они хотят, чтобы ты и дальше продолжал к ним относиться так. Закон, делающий их виновными за взяточничество, — это совсем другой закон.

— Наверное, ты прав и Луцию Котте не понравится жюри из всадников. Это была только мысль.

Цицерон поднялся, чтобы уйти.

— Еще раз благодарю тебя, Магн.

— Держи меня в курсе.

* * *

Через месяц Цицерон известил городского претора Луция Котту, что он будет выдвигать обвинение против Гая Верреса в суде по делам о вымогательствах от имени городов Сицилии. Он представит иск на сумму сорок два с половиной миллиона сестерциев — тысяча семьсот талантов — в возмещение ущерба, а также будет требовать возврата всех произведений искусства и ценностей, украденных из храмов Сицилии и у граждан.

Хотя Гай Веррес вернулся с Сицилии уверенным, что его положение зятя Метелла окажется достаточной защитой против возможного обвинения, когда он услышал, что Цицерон — Цицерон, который никогда не выступал обвинителем! — заявил о своем намерении обвинить его, он запаниковал. Он немедленно написал своему шурину Луцию Метеллу, губернатору Сицилии, чтобы тот ликвидировал все улики, которые сам Гай Веррес мог проглядеть, торопясь вывезти с острова награбленное. Ни Сиракузы, ни Мессана не присоединились к другим городам, обвинявшим Верреса, потому что Сиракузы и Мессана помогали Гаю Верресу, подстрекали его к грабежу и принимали участие в дележе награбленного. Но как хорошо, что новый губернатор — средний брат его жены!