Фавориты Фортуны

— У этого быка, — резко сказал Варрон, — сейчас три рога, и третий — так говорят женщины! — самый большой.

— А-а! Тогда у него есть имя.

— Гай Юлий Цезарь.

Помпей мгновенно сел, одежда разорвана, голова и лицо кровоточат.

— Я все слышал! При чем тут Цезарь?

— Он продумал кампанию Красса. Это его идея — как завоевать огромную популярность, — объяснил Варрон.

— Кто тебе сообщил? — Помпей легко поднялся и принял предложенный Филиппом носовой платок.

— Паликан.

— Он знает. Он был одним из ручных трибунов Цезаря, — добавил Филипп и поморщился, когда Помпей громко высморкался.

— Цезарь в большой дружбе с Крассом, — объявил Помпей голосом, приглушенным носовым платком. Высморкавшись, он бросил платок отпрянувшему Филиппу. — В прошлом году он вел все переговоры от имени Красса. И предложил, чтобы мы восстановили права плебейского трибуната.

При этом он метнул грозный взгляд на Филиппа, который этого не предлагал.

— Я очень высоко ценю способности Цезаря, — молвил Варрон.

— Красс тоже высоко их ценит, как и я. — Помпей все еще был раздражен. — Ну, по крайней мере, я знаю, кому служит Цезарь!

— Цезарь служит Цезарю, — сказал Филипп. — И ты никогда не должен забывать об этом. Но если ты умный человек, Магн, ты будешь держать Цезаря на поводу, несмотря на его дружбу с Крассом. Цезарь тебе может понадобиться, особенно после моей смерти, а это уже близко. Я слишком толст, чтобы дожить до семидесяти. Даже Лукулл опасается Цезаря! Сейчас надо что-то делать. Мне на ум приходит только еще один человек, которого боялся Лукулл. Сулла. Посмотри повнимательнее на Цезаря. Это еще один Сулла!

— Если ты говоришь, что я должен держать Цезаря на поводу, я так и сделаю, — загадочно произнес Помпей. — Но пройдет много времени, пока я забуду, что он испортил год моего консульства!

* * *

Между концом Помпеевых победных игр (которые прошли с большим успехом, главным образом благодаря тому, что вкусы Помпея относительно театра и цирка были вкусами простого человека) и началом Римских игр были сентябрьские календы. А в сентябрьские календы Сенат всегда созывал собрание. Эта сессия традиционно была очень важной. Луций Аврелий Котта огласил результаты своей работы.

— Почтенные отцы, я выполнил работу, которую вы поручили мне в начале этого года, — заговорил Луций Котта с курульного возвышения. — И надеюсь, что вы ее одобрите. Прежде чем обратиться к деталям, я кратко изложу то, что я намерен просить вас рекомендовать как закон.

В руках у него не было никаких записей. И у секретаря городского претора, казалось, тоже их не было. Поскольку день выдался очень жаркий (стояла середина лета), Палата облегченно вздохнула. Он не собирается сильно затягивать собрание. Да он и не любил этого. Из троих Коттов Луций был младшим и самый умным.

— Откровенно говоря, мои коллеги-сенаторы, — начал Луций Котта своим ясным, громким голосом, — ознакомившись с протоколами заседаний судов, я не был в восторге от исполнения обязанностей присяжных заседателей ни сенаторами, ни всадниками. Когда жюри состоит целиком из сенаторов, оно всегда на стороне подсудимых-сенаторов. А когда жюри состоит из всадников, владеющих общественным конем, оно, естественно, на стороне всаднического сословия. Оба состава жюри подвержены взяточничеству. Предлагаю определять состав жюри более справедливо, чем это делалось раньше. Гай Гракх отобрал у Сената право входит в жюри и передал это право восемнадцати центуриям первого класса, которые имеют общественную лошадь и чей ценз — не менее четырехсот тысяч сестерциев годового дохода. Но Гай Гракх этим и ограничился. Теперь, с небольшими исключениями, получилось так, что каждый сенатор происходит из семьи, входящей в первые ряды восемнадцати центурий первого класса. Поэтому я предлагаю тройной состав каждого жюри. Треть — сенаторы, треть — всадники, владеющие общественной лошадью, и треть — tribuni aerarii — простые всадники, которые составляют основную массу первого класса и имеют ценз не менее трехсот тысяч сестерциев годового дохода.

Поднялся ропот, но ропот мирный. На лицах, повернувшихся к Луцию Котте, как цветы к солнцу, было написано удивление. Палата размышляла. Луций Котта говорил все убедительнее.