– С каких это пор журналисты ведут расследования?
– С тех самых, когда многие в этой стране поняли, что если милиции в некоторых случаях и можно доверять, то нельзя на все сто быть уверенным в компетентности ее работников, а главное, в их желании распутывать разные запутанные истории. И еще с тех пор, когда мы поняли, что демократия невозможна без прессы.
Иногда, смотря по обстоятельствам, мне нравились патетические речи, которые я время от времени произносила. Они мне удавались. Без ложной скромности. Насмешка в глазах Коли к концу фразы сменилась какой-то боязливой вдумчивостью, точно он пытался осознать всю меру ответственности, которую пришлось на себя взвалить работникам печати.
– Про Никитина слышал?
Он отрицательно мотнул головой.
– А про Пасько? – не унималась я.
– Че-то вроде слышал. Он на Дальнем Востоке кого-то разоблачал, да?
– И в тюрьму за это угодил, – я чувствовала неслыханный эмоциональный подъем. – Этот самый Пасько двадцать месяцев провел за решеткой только за то, что занимался расследованием экологических преступлений, связанных с захоронением радиоактивных веществ и ядерных подлодок. А про Мюсломово слышал? – угрожающе спросила я, все больше входя в роль обличителя людского равнодушия.
– Не-е…
– Река Теша течет себе на Урале, в ней дети купаются, старики рыбу ловят, по берегам – поля да огороды. А в реке этой столько радиоактивных отходов, что с гаком хватит, чтобы весь Урал обезлюдел! Допустимая норма превышена в пятьдесят раз! А у жителей рак, лейкемия, сердечно-сосудистые заболевания, необратимые генетические изменения… Не знаешь ты, наверное, и того, что в конце пятидесятых годов в этом районе был взрыв ядерных и радиоактивных отходов, превышающий мощностью чернобыльский в сорок пять раз… У журналистов полно работы, ты уж мне поверь, – я гордо посмотрела на вспотевшего от напряжения бармена, – так что если я к тебе обращаюсь с расспросами, то не потому, что просто поболтать захотелось, а потому, что расследование, которое я веду, не терпит проволочек.
Бармен ошарашенно таращил свои зеленые глаза.
– «Вернемся к нашим баранам», – я перевела дыхание, – расскажи мне о…
Пиликанье сотового помешало мне закончить фразу.
– Извини, – обратилась я снова к Николаю, перехватив его заинтересованный и немного потеплевший взгляд.
Я достала из сумки мобильник, вытянула антенну и приникла ухом к трубке.
– Да.
– Оля, Оленька, Оленька, послушай, – на том конце провода голос Сергея Ивановича захлебывался от волнения.
– Сергей Иванович, успокойтесь.
– Эврика! – радостно кричал в трубку обычно уравновешенный и деловитый Кряжимский, – я нашел, вернее, вспомнил!
– Какую-нибудь деталь? – обрадованно предположила я.
– Да нет, – нетерпеливо воскликнул он, – я же с фотографий копии не на ксероксе делал, он у нас забарахлил, а сканировал.
У меня перехватило дыхание.
– А файл вы сохранили?
– Сохранил… на всякий случай.
– Значит, можно считать, что фотографии у нас есть?!
Неотрывно глядя на меня, бармен все шире открывал рот.
– Сергей Иваныч, миленький, ведь это же замечательно! – выдохнула я в трубку. Но тут же спохватилась: – Что же вы раньше об этом не вспомнили?
– Сам волосы на себе рву и пеплом голову посыпаю, – с горькой интонацией Иова проговорил он.
– Отставить самобичевание! Что вы узнали?
– Ничего определенного, побывал всего в одном ресторане…
– Тогда сделаем так. Я еду в редакцию, а вы продолжайте поиски. У меня здесь есть кое-какое дело. Думаю, минут через десять я освобожусь.
– Но имеет ли смысл пока продолжать поиски, если… – попытался возразить Кряжимский.
– Имеет, – уверенно сказала я, – если я узнаю что-то важное, немедленно сообщу вам, договорились?
– Хорошо.
Я спрятала сотовый в сумку и сделала глоток сока. Николай обслуживал группу молодых людей рокерского вида. Наконец, когда он освободился, я продолжила разговор:
– Так вы расскажете мне о Кларе и Евграфе?
– Да что тут рассказывать, – с неохотой отозвался бармен, – они выступали в «Рондо» и еще в двух-трех клубах. Состояли в труппе, оба – классные танцовщики. Я проработал в «Рондо» уже где-то полтора года, когда с Кларой случилось несчастье – она попала в автокатастрофу, отделалась сравнительно легко, но танцевать больше не могла. С выступлениями пришлось завязать. Она была ведущей в паре, Граф обеспечивал в основном поддержки… хотя тоже – талантливый танцовщик. Но самое главное, что он перестал танцевать еще до того, как с Кларой случилось несчастье.
– Почему же? – мне не терпелось узнать все подробности этой грустной истории.
– Снюхался с какой-то дурной компанией, – вздохнул Николай.
– А конкретнее? – настаивала я.
– Больше ничего сказать не могу. Да что вы меня пытаете? Граф сейчас в «Рондо» барменом служит. Так что можете обо всем этом с ним самим поговорить.
– Хорошо, я так и сделаю. А фамилии ты их знаешь?
– Так я же сказал, с Евграфом и…
– Ну, спасибо, может, когда-нибудь еще встретимся, – перебила я его, весело ему подмигнула и, допив сок, стала пробираться к выходу.