Фавориты у российского престола

В 1755 году в Петербург прибыли английский посланник Уильямс и его протеже, назначенный секретарём английского посольства, граф Станислав-Август Понятовскии, весьма привлекательный двадцатитрёхлетний молодой человек, один из самых блестящих и образованных людей своего времени. Граф Станислав Понятовский в скором времени появился в высшем петербургском кругу, а также и при малом («молодом») дворе, был представлен великому князю Петру Фёдоровичу и великой княгине Екатерине Алексеевне, произвёл на них самое благоприятное впечатление, а потому постепенно стал постоянным посетителем молодого двора. Его посещения обнаружили его особый интерес к великой княгине и вызвали у неё ту «чувствительность», о которой она писала позже. Граф Станислав Понятовский, долгое время проживший в Париже и знавший толк в женщинах, был очарован Екатериной. В своих воспоминаниях он оставил нам словесный портрет великой княгини Екатерины Алексеевны той поры: «Ей было двадцать пять лет. Она лишь недавно оправилась после первых родов и находилась в том фазисе красоты, который является наивысшей точкой ее для женщин, вообще наделенных ею. Брюнетка, она была ослепительной белизны: брови у нее были черные и очень длинные, нос греческий, рот как бы зовущий поцелуи, удивительной красоты руки и ноги, тонкая талия, рост скорее высокий, походка чрезвычайно легкая и в то же время благородная, приятный тембр голоса и смех такой же веселый, как и характер, позволявший ей с одинаковой легкостью переходить от самых шаловливых игр к таблице цифр».

Любовные отношения Екатерины и Понятовского скоро не стали секретом ни для английского посольства, ни для двора, ни для великого князя. Английский посол Уильямс из политических соображений способствовал сближению своего секретаря с великой княгиней. Придворные делали вид, что не замечают этих отношений, тем более что эти отношения не выставлялись напоказ. Лев Нарышкин, будучи в приятельских отношениях и с Понятовским, и с Екатериной, помогал любовникам: по вечерам он в своей карете отвозил Екатерину, переодетую в мужское платье, на место свидания — к своей невестке, жене брата, Анне Никитичне Нарышкиной, а под утро, никем не замеченная, Екатерина возвращалась во дворец.

У Петра Фёдоровича в это время тоже был роман, с Елизаветой Романовной Воронцовой, родной сестрой Екатерины Дашковой, и потому великий князь был полностью равнодушен к любовным похождениям своей жены. Супруги, увлечённые своими романами, не мешали друг другу. Однажды дворцовая стража Ораниенбаума, где пребывали супруги, задержала Понятовского, возвращавшегося после ночного свидания с Екатериной, и препроводила его к великому князю. На все вопросы великого князя Понятовский отвечал молчанием, и тогда Пётр сказал, что он знает о его интриге с великой княгиней, и при этом заметил: «Может быть, вы даже питаете злой умысел против меня. При вас есть пистолеты-.» Екатерина испугалась этого заявления и обратилась за поддержкой к Елизавете Воронцовой, прошептав ей на ухо во время придворного приёма: «Вам так легко было бы сделать всех счастливыми». Воронцова тотчас откликнулась на эту просьбу. В тот же день она устроила Понятовскому встречу с великим князем, которого уже успела настроить в пользу Понятовского. А великий князь, узнав, что перед ним поляк, воскликнул, по свидетельству самого Понятовского: «Не безумец ли ты, что до сих пор не доверился мне!» Затем он со смехом объяснил, что и не думает ревновать; меры предусмотрительности, принимаемые вокруг ораниенбаумского дворца, были лишь в видах обеспечения безопасности его особы. «А теперь, — сказал он, — если мы друзья, здесь не хватает еще кое-кого». С этими словами он пошел в комнату Екатерины, вытащил ее из постели и, не дав ей времени надеть чулки и юбку, в одном капоте привел в комнату.

Далее в своих воспоминаниях Понятовский писал: «После этого я часто бывал в Ораниенбауме. Я приезжал вечером, поднимался по потайной лестнице, ведшей в комнату великой княгини; там были великий князь и его любовница; мы ужинали вместе, затем великий князь уводил свою любовницу и говорил нам: „Теперь, дети мои, я вам больше не нужен“. Я оставался сколько хотел».