Фаза боя

Горат берётся за остриё кола и медленно и осторожно вводит его в женское тело. Мария приподнимается над скамьёй, но тяжелая рука палача прижимает её за поясницу. Тело женщины прогибается, и она испускает дикий крик. Крик боли, страха, ужаса. Крик срывается на пронзительный визг, а палач засаживает кол всё глубже и глубже. Крик достигает немыслимых пределов громкости и высоты. Да и как не вопить, когда молодое, полное жизни тело медленно пронзает грубое орудие казни? Я пробую представить, что сейчас чувствует эта женщина, которая исступленно бьётся лицом о скамью и царапает пальцами связанных рук пол. Но моё воображение бессильно.

Я отворачиваюсь, и тут моим глазам предстаёт зрелище еще более гнусное. Тан Марсун и его гости стоят на ногах. Они пожирают глазами захватывающее зрелище казни. Облизываются, причмокивают, шевелят пальцами. У них на физиономиях нарисовано страстное желание подбежать к скамье, оттолкнуть в сторону палача и начать самим терзать несчастную жертву.

Когда Старый Волк сказал мне: «Они внешне похожи на людей, но они уже не люди», я посчитал, что он преувеличивает. Нет, Старый Волк не преувеличивал. Он преуменьшил. Да, это точно не люди. Это даже не звери. Звери так не поступают. Кто же они? «Оружие применяй без колебаний», — вспоминается еще одно напутствие Старого Волка. На всякий случай засовываю «вальтер» поглубже, его время еще не пришло.

А Горат начинает дирижировать. Повинуясь его знакам, молотобоец то бьёт по основанию кола с силой, то слегка постукивает одним или несколькими ударами. Помощники то натягивают ремни, насаживая жертву на кол, то ослабляют их. А сам Горат многоопытной рукой направляет движение кола так, чтобы он не повредил каких-либо жизненно важных органов, что могло бы вызвать преждевременную смерть жертвы. А ведь неплохо, бестия, знает анатомию, в Схлопку его!

Мария уже не кричит. Она стонет, хрипит и даже рычит. И только пальцы продолжают царапать пол, и голова колотится о скамью, и тело содрогается и корчится в ответ на каждый толчок ужасного кола, проникающего всё глубже и глубже в несчастное, истерзанное тело.

Всё это длится бесконечно долго. Наконец, когда, по моим прикидкам, кол пронзает диафрагму и углубляется в полость грудной клетки, Горат прекращает работу. Жертву освобождают от верёвок и ремней, и кол вместе с ней водружается на специальный постамент. Палач нарочно не загнал кол до конца, дальше тело будет оседать само, под тяжестью собственного веса. Горат проверяет установку и кланяется зрителям, словно артист после блестящего выступления. И точно: в награду за явленное искусство звучат аплодисменты и выкрики восхищения.

А с кола на нас смотрит то, что несколько минут назад было Марией. Взгляд остекленевших, выкатившихся глаз смотрит на всех сразу и ни на кого конкретно. Распухшее лицо искажено жуткой гримасой. Оно одеревенело. Руки с сорванными до мяса ногтями безвольно висят вдоль раздувшегося туловища. По колу стекает струйка крови. Из горла жертвы вырывается хрип, грудь часто поднимается и опускается.

— Великолепно! Прекрасно! Мастерская работа! Браво, Горат! — слышатся возгласы.

С оставшимися кончают быстро. Двоим отрубают левые руки, третьего кастрируют. Приходит черёд последнего.

— Динак. Кукла.

Помощники притаскивают яйцевидное металлическое сооружение высотой в человеческий рост. Щелкает замок, и передняя стенка «яйца» откидывается на петлях. В верхней части сооружения видно отверстие не более пятнадцати сантиметров. Динак раздевается и залезает в «яйцо» таким образом, что его шея размещается в отверстии, а голова остаётся снаружи. Крышку закрывают и запирают. А «яйцо» с Динаком устанавливают на решетку большого очага.

Я сразу заметил этот очаг, как только вошел сюда, но не понял его назначения. А помощники раскладывают под решеткой дрова и хворост. Горат разводит огонь. Проходит несколько минут, и торчащая из «яйца» голова начинает беспокойно вертеться из стороны в сторону и скрипеть зубами. Затем лицо искажается гримасой невыносимой боли, глаза выкатываются, на губах выступает кровавая пена. Зал оглашается воплями.

А зрители хохочут, тычут пальцами, пытаются воспроизвести жуткие гримасы несчастного. Наконец всё стихает, и зал наполняется смрадом горелого мяса.

— Я вижу, тан Андрей, твои друзья не очень-то привычны к таким развлечениям, — говорит мне Марсун, кивая на Петра, Дмитрия и Сергея, всё еще пребывающих в ступоре.

— Ты прав, тан Марсун. У нас в Загорье такие вечера не практикуются. А у вас часто это происходит?

— Дважды в неделю. А как вы наказываете провинившихся рабов?

— А мы не ждём определённого дня и наказываем сразу.

— Странный вы народ, загорцы. Дикие какие-то. У вас, наверное, только одно развлечение — война. Пользуйтесь случаем, учитесь, как надо жить достойно. Разве мы не приятно провели вечер? Будет о чем вспомнить, о чем рассказать другим. Ну а сейчас пора и отдохнуть. Желаю тебе, тан Андрей, приятно провести ночь. Пусть Владыки пошлют тебе интересные сновидения.