— Вы знаете, один мыслитель сказал так: «Можно какое-то время обманывать весь народ. Можно неограниченно долго обманывать часть народа. Но невозможно неограниченно долго обманывать весь народ». Рано или поздно они поймут, как их обделили, их недовольство назреет и прорвётся. Вот как сейчас.
— Сами они никогда не прорвутся. Чтобы произошло так, как сейчас, их следует вооружить и организовать. Что и было сделано.
— Вы даёте мне понять, что были полностью в курсе дела?
— А как же? Неужели вы полагаете, что Мирбах решился бы на такое, не согласовав с нами детали? Да он бы и дня после этого не прожил! Поднять на восстание даунов — это не шутка. Правда, от его плана, который он с нами согласовал, сразу ничего не осталось. И я подозреваю, что это произошло не без вашего участия. Мирбах был выбит из колеи и запаниковал. Он к такому повороту событий готов не был. Его предел — дворцовые перевороты и интриги. На крупные дела он не способен.
Я озадачен. До меня доходит, что я действовал в полном соответствии с каким-то тайным замыслом альтов. А Таканда, прочитав мои мысли, издаёт какие-то звуки, похожие одновременно и на кваканье, и на уханье совы. Смеётся, надо полагать.
— Кстати, теледебаты Келли и Мирбаха — ваших рук дело? Я киваю. Таканда вновь разражается серией кваканий, кряканий и уханий. Успокоившись, он спрашивает:
— А ввод в город толпы даунов сверх оговоренного количества? Это тоже вы?
Я пожимаю плечами. Праздный вопрос. Кто же еще? На этот раз Таканда не ухает и не квакает.
— Здесь вы хватили через край. Но и это, в конце концов, вписалось в наши планы. Пусть и с опережением. Мы хотели дать Мирбаху поправить года два-три, а потом свергнуть его и установить военную диктатуру.
— С помощью Корпуса, разумеется?
— Разумеется.
— Тогда скорее не военную, а фашистскую.
— А вы видите в чем-то разницу? Я — нет.
— В принципе никакой разницы нет. Но дело не в этом.
Объясните мне, зачем каратели так свирепствовали? Зачем они наравне с мятежными даунами расстреливали всех подряд? И полицию, и гвардейцев, и мирных жителей. Всех, кто только попадался им на пути и не был облачен в их форму.
Таканда вновь разражается серией утробных звуков. Насмеявшись вдоволь, он снисходительно объясняет мне:
— А я-то думал, вы более развиты в этом плане. Когда к власти приходит диктатура, она сразу должна дать понять всем без исключения, что шутить не намерена и снисхождения от неё ждать не приходится никому. Чтобы не было ни у кого иллюзий на эту тему. Следует сразу посеять ужас и уверенность в том, что такое всегда может повториться. Вот тогда диктатура будет стоять незыблемо.
— Я понял ваши замыслы в социальном, так сказать, плане. Они не новые. Старее их, извините, только помёт динозавров будет. Да и то вряд ли.
— Мне кажется, вы дерзите. Ну Хаос вам судья. Не будем спорить на эту тему. Продолжайте, пожалуйста.
— Отец Таканда, не знаю, чей вы там отец, но, клянусь Временем, я бы не хотел быть вашим сыном.
— Почему?
— Да потому, что в ответ на тривиальный вопрос: «Папа, а откуда я взялся?» вы прочитаете мне целую лекцию, возможно, с эротическим и, допускаю, даже с порнографическим уклоном. Но я всё равно не пойму: откуда же я взялся?
— Странная аллегория. Поясните, пожалуйста.
— Охотно. Впрочем, я полагал, что вы гораздо догадливее. Мы с вами, мягко выражаясь, беседуем уже около часа, но вы весьма искусно уклоняетесь от ответа на главный поставленный мной вопрос. Зачем? Вы мне тут наговорили сорок бочек арестантов на тему, как хорошо живётся тараканам, когда их травят каким-то одним препаратом из поколения в поколение. Ну, к примеру, ДДТ.
— Не понял. Еще более странная аллегория.
— Знаете, отец Таканда, я был о вас много лучшего мнения. Что это вы притихли и так странно смотрите на меня? Кстати, вы не находите, что мы с вами ведём разговор не на равных? Я вот он, весь перед вами. Даже автомат под полой не прячу. На коленях лежит. Не скрою, стволом вам в живот направлен. Но это не весьма существенно. Я до сих пор не вижу ни вашего лица, ни ваших глаз. Почему?
— Вы считаете, что созерцание моего лица и моих глаз доставит вам удовольствие?
— Не знаю. Но можете мне поверить, я в любом случае не хлопнусь в обморок. Ну-ка, отец Таканда, колоду на стол! Сбросьте ваш капюшон и явитесь мне в своём истинном облике.
— Вы настаиваете?
— Я же сказал. Просто я не привык к беседам с черными дырами, одну из которых вы сейчас весьма искусно изображаете. Если вы снизошли до разговора со мной, значит, беседу надо вести на равных. Ну же! Сбросьте вашу маску. То есть капюшон.