Фазовый переход. Том 2. «Миттельшпиль»

А для подпольщика его нынешний пост хороший, удобный – оклад жалованья очень приличный, паёк «академический», квартира при университете, где, как и в его служебном кабинете, под разными предлогами десятки людей ежедневно бывают, не уследишь. График работы – свободный, масса времени и одновременно неограниченные возможности работать с тысячами студентов и студенток, которые есть самый подходящий, перспективный материал для грядущей, четвёртой по счёту и окончательной революции.

То стихотворение про Ганг и прочее как раз один из членов университетского литобъединения написал. Разве согласятся такие ребята до старости «общество всеобщей средней зажиточности» строить? А кроме «Общества Самых Молодых Гениев» ещё сотен пять уже подготовленных идейных бойцов-практиков в университете имеется, некоторые – с опытом Гражданской войны. Прочие в кружках Осоавиахима и Всевобуча занимаются[172]. И оружия припасено достаточно. Половина военных складов Московского военного округа под контролем. Момент бы только нужный пришёл.

«Но если этот Волович – не гэпэушный агент и не белогвардейский – тогда чей? И агент ли вообще? Агентов разве так готовят и забрасывают? – Лютиков только сейчас к этой простейшей мысли пришёл. До этого азарт голову закружил, как же, большая тайна в руки сама идёт! С самим начальником ГУГБ связанная! – И легенды у них всегда – не подкопаешься: и снаряжение по легенде, да и сами по себе люди другие. А этот – жирный хлюпик. И голова пустая, и карманы. Во взгляде никакого характера не просматривается. А разве без характера в шпионы можно? Нет, в шпионы-то можно, если на своём месте сидишь и какие-то секреты связнику сбрасываешь, деньги за то получая. А вот в «закордонники», в диверсанты, в резиденты, допустим, в «агенты глубокого залегания» – таких самый последний дурак не возьмёт».

«Стоп, стоп, – мелькнула хвостиком мысль. – Карманы, говоришь, пустые? А доллары тогда откуда?»

Об этом он вполне дружелюбно спросил Михаила, даже ещё полную стопку налил, чтобы, значит, зла не держал.

…Не следует всё же забывать, что Волович, при всех его негодяйских качествах, был человеком из следующего столетия, на генетическом уровне усвоивший его ни с чем не сравнимый опыт. Об истории, в том числе и новейшей, и о психологии знал больше, чем все здешние учёные и политики. С теми аспектами этих наук, о которых в двадцать седьмом году ещё и задумываться не начали.

Поэтому дать нужный ответ ему труда не составило.

– Когда в тюрьме переобувался, под стелькой бумажку нашёл. Как туда попала – понятия не имею. Но довольно давно она там лежала – сильно грязная и на сгибах потёртая была. Воняла, прошу прощения. Мыть пришлось и сушить, да и то кассирша в Торгсине долго купюру в руках вертела…

– Ботинки ж ваши были?

– Мои, без сомнения. Понял, о чём вы. Значит, сам я деньги туда и положил. Когда и зачем – упаси бог, не знаю. Не помню и этого.

– Почему «упаси»? «Ей-богу» надо говорить, – машинально поправил Ардальон.

– Наверное, вы правы. Но уж как сказалось. А знаете что? – вдруг загорелся идеей Михаил. – Давайте вместе моей загадкой займёмся. Как Шерлок Холмс и Ватсон у Конан Дойла. Вы заинтересованы, а уж я – неизмеримо больше хочу истину, значит, установить. Я буду вам говорить всё, что вспомню, вы – анализировать и силлогизмы строить.

– Слышь, Шило, а парень дело говорит, – вдруг вмешался Выдревич. – Забить его мы завсегда сможем, хоть насмерть, а кому от этого лучше станет? А если вместе помаракуем, он, даже если и вражина настоящая, куда больше вольно или невольно выболтает, да и нас на мысли какие наведёт…

– Какая из него вражина? – резонно спросил Лютиков. – Ни беляк, ни из троцкистов, на простого вора – и то не тянет. Просто – «Таинственный незнакомец». И ты, Тормоз, сегодня же найдёшь в своих энкапээсовских больницах самого лучшего психиатра. Или правда, самого Ганнушкина – пусть они этого перца нам на молекулы разложат…

Вагон, после короткой остановки на каком-то полустанке, вышел за пределы очень тогда компактной Москвы, фактически – в пределах Окружной железной дороги, и резвее застучал колёсами по частым стыкам. За окнами потянулись то берёзовые, то осиновые, то еловые перелески.

– Мне вот чрезвычайно интересно, как это при полной потере памяти вы ухитрились сохранить свою личность нетронутой, и даже такие хитрые вещи не забыли, что такое доллары, как их до «товарного вида» довести, куда с ними бежать и на что потратить… Удивительная прямо избирательность, – задумчиво сказал Выдревич, вернувшийся к уже затронутым Воловичем моментам. Сейчас он как-то незаметно утратил вид жестокого пыточных дел мастера и стал вполне располагающим к себе путейским инженером. – Правда, я и не психиатр. У них там, бывает, такое случается…