Фазовый переход. Том 2. «Миттельшпиль»

А мы тем временем продолжим наши тайные консультации и выйдем, в конце концов, на взаимоприемлемое соглашение, которое в нужное время можно будет и опубликовать.

Разумеется, то, что я сказал, – это самая грубая схема. Каркас. Над деталями можно будет поработать, если сойдёмся в главном.

Сможете вы исполнить роль моего спецпредставителя? Такие вещи нужно обсуждать лично – ни телефону, ни Интернету я не доверяю. Тем более, сейчас любой текст можно исказить как угодно.

– Вроде Гарри Гопкинса?[20] – усмехнулся Лютенс. Он сразу раскусил замысел Ойямы. Не так уж глупо. Он, в принципе ничем не рискуя, одномоментно получил бы от русских всё, что требуется, чтобы вновь взять ситуацию внутри страны и вне её под свой контроль, ничего практически не предлагая взамен, кроме «конфиденциальных» договорённостей. А цена им, как известно, копейка в базарный день. Америка и от подписанных по всем правилам договоров отказывалась, не моргнув глазом.

Тем более, такие «частные переговоры» могут быть в любой момент свёрнуты «без объяснения причин», и в любом случае Ойяма, если даже вообразить его кристальной честности рыцарем, через два года перестанет быть президентом. И всё на этом. Америка вся в белом, партнёр, как всегда, в дерьме.

Между прочим – и Лютенс это хорошо знал – такие штуки регулярно проделывали каждый второй из американских президентов, и очень немногим потом приходилось «отвечать за базар». Лерой машинально произнёс последние слова по-русски и вслух.

– Что вы сказали?

– Так, сорвалось с языка. Раз мы говорим о русских. У них это означает, что давать пустые обещания небезопасно.

– Да? А у них в данном случае есть выбор?

«Ты бы лучше подумал, есть ли он у тебя!» Но этого вслух он говорить не стал.

– Видите ли, сэр, мне кажется, вы недооцениваете серьёзность положения. Неужели вы не задумываетесь, что означает развязанная против вас кампания травли? С Никсоном и Клинтоном и то обходились помягче. Я предполагаю, это очень грубый намёк на то, что ваша судьба предрешена. И неприятность с мисс Мэйден – из того же ряда. Вам как бы демонстрируют варианты. Всего час назад я слышал по CNN такое, что…

– А я так не считаю! – перебил его Ойяма. Голос президента приобрёл ощутимый металлический оттенок. – Если русские согласятся, на первом этапе мы обезоружим моих противников. А затем… Я не хочу говорить, что мы станем обсуждать дальше, но, уверяю, внакладе не останется никто. Ни русские, ни я, ни вы…

– Не смею с вами спорить, сэр… – Лютенс заметил, что они разговаривают стоя. Президент с порога взял быка за рога и не догадался пригласить «будущего спецпредставителя» присесть, к столу или в кресло.

Он слегка кашлянул и выразительно посмотрел в сторону дивана, кресел и журнального столика между ними.

– Ах да! Простите, Лерой. Садитесь, конечно, возьмите сигару. Не желаете ли виски?

Лютенс пожелал. Разговор предстоял долгий, и он не собирался слишком уж демонстрировать президенту свою подобострастность. Не в том они сейчас положении. Если Ойяма этого до сих пор не понял (а похоже, что так) – тем хуже для него.

– Я только что получил сообщение…

– От кого и каким образом? – вскинулся президент.

– Вы правильно угадали. С помощью лэптопа бармена. У наших друзей есть методы. Да вы и сами это знаете. Так что ваши предосторожности оказались излишни. Не совсем, не совсем, – поспешил он успокоить собеседника. – Вся ваша охрана, в том числе и коммодор Брэкетт, остаётся в уверенности, что я надёжно изолирован и потому специального интереса не представляю…

– А на самом деле?

– На самом деле мне предложено довести до вашего сведения следующее: русские не собираются ни в чём извиняться и ничего уступать. Их позиция тверда и неизменна – или полностью равноправные отношения, или им придётся обсуждать эту тему несколько позже. И необязательно с вами.

– Это угроза?

– Ни в коем случае. Предложение действительно честного и равноправного сотрудничества. В результате лично вы получите всё, о чём мечтаете, даже пожизненное президентство, если оно вас действительно интересует. Меня просили также передать, что в их распоряжении есть средства настоять на своём, причём средства эти будут использованы отнюдь не ими, но в их интересах.

– Есть средства? Тогда зачем им я и вообще все эти разговоры?

– Они хотят, чтобы всё выглядело естественно. Нельзя слишком сильно расшатывать миропорядок. Сами подумайте: если даже не брать во внимание то, чем закончили своё существование Третий рейх и Японская империя – и я и вы имеем к этим странам некоторое отношение, и их судьба нам не безразлична, – стоило ли достижение первоначальных целей тех жертв, которые эти страны понесли в ходе войны? Да и антигитлеровская коалиция тоже. А ведь всё можно было решить совершенно иначе. Просто отойти от «общепринятых» методов дипломатии и поговорить на другом языке и с иных позиций. Думаете, Рузвельт не сумел бы договориться с Микадо, оставшись с глазу на глаз?