— Недели три еще — и алее капут, — сказал Хирург. — Но ты нам нужен, нужен живой, поэтому мы тебя, сердечного, подлечим. Ты у нас будешь сверкать и звенеть. Завехрищев пусть гниет в героической могиле, а ты воцаришься над всем этим — спокойный и могущественный, а главное — бессмертный. Ну давай, соглашайся.
— Я… — сказал Вадим, и тут вдруг неведомая сила подхватила его и понесла назад, к оплодотворенному черной сутью Объекту.
Хирург мгновенно остался далеко позади.
Все внизу замелькало с бешеной скоростью, секунда-другая-и Вадим открыл глаза.
Он лежал на жестком бетоне, и кислородные баллоны больно давили в спину. Рядом на коленях стоял Хмурый, с силой нажимая обеими руками на грудь и внимательно глядя ему в лицо.
Глава 7. РАЗРЫВ В КОНТИНУУМЕ
— Сами сможете? — спросил Хмурый, отдуваясь. Лицо его под шлемом покрылось мелкими бисеринками пота.
Вадим все отчетливо слышал, видимо, Хмурый включил его рацию.
— Смогу, — сказал Вадим и с усилием встал.
Кровь тотчас ударила в голову, грудь стиснуло словно железным обручем, под лопаткой закололо, ноги сделались ватными, и он понял, что не устоит, грохнется мордой о бетон, именно мордой, потому что каких-то двадцать секунд назад едва не ответил Хирургу согласием. В том, что Хирург существовал на самом деле, он ни капельки не сомневался. Но нет, устоял, мокрый, разбитый, дрожащий от напряжения и какой-то внутренней беззащитности. И Хирург, и все эти твари были рядом, и никакая физическая оболочка, никакой скафандр не смогли бы защитить от них. Перед Хирургом была его сущность, его голое «я», и это «я», оказавшись вновь в теле Вадима, трепетало, как овечий хвостик, потому что знало: от Хирурга не скрыться. И нечего себя крыть последними словами за трусость. А вот что организм в изнеможении, в этом виновата болезнь с красивым названием — лучевая. Три недели — и алее капут. Хорошо, когда этого не знаешь, тогда сдаешься постепенно, уступаешь этап за этапом, а когда знаешь, то руки опускаются и уже нет ни. малейшего желания бороться.
Мысли путались, скакали, менялись с жуткой быстротой, никогда еще Вадим не чувствовал себя таким раздерганным. То он себя ругал, то напротив — оправдывал. Порой возникало ощущение, что внутри у него затаились потусторонние твари и по очереди дергают за веревочки. Одна тварь держит — он думает так, вторая — этак, третья — совсем по-другому, а где-то между тварями мечется дрожащее от страха «я» и пытается отобрать веревочки.
Хмурый вдруг резко хлопнул Вадима по плечу, и круговерть в его бедной голове прекратилась. Оказывается, Хмурый что-то говорил, и молчание Вадима, сопровождаемое жуткими гримасами, сильно насторожило его.
Он так и сказал:
— Вы, Петров, строили такие рожи, что я, честно говоря, испугался за вас. Может, ушибли голову? Вы говорите, не стесняйтесь.
После чего взял Вадима под локоток и бережно повел к БТРу.
Никаких тварей вокруг не было, и Вадим с надеждой подумал, что, может, все это привиделось, пока он был без сознания, все эти козлоподобные монстры. Хирург, каменный червь, а главное, этот страшный, как смертный приговор, срок — три недели. Об этом в диспансере и разговора не было, чтобы три недели, напротив, речь шла о временной изоляции на период следствия, об интенсивной терапии и последующем переходе на обычный режим в специализированной больнице. Упадок сил — временное явление, товарищ, организм борется. Кажется, так говорил бородатенький щупленький доктор, пробиваясь к сознанию Вадима сквозь липкую сонную одурь.
— Товарищ подполковник, вы видели? — спросил Вадим неожиданно для себя.
— Что именно? — холодно осведомился Хмурый.
— Ну, всех этих, — сказал Вадим. — Их тут было полным-полно.
— После, Петров, после, — отрывисто произнес Хмурый, будто шикнул: молчи, мол, не болтай лишнего.
— Я видел. Из люка, — раздался в наушниках голос Завех-рищева. — Точно также, как тогда, — сначала заискрило, потом появились эти. Теперь отсюда нипочем не выбраться. Хана нам, ребята.
— Молчать! — рявкнул Верблюд.
Завехрищев притих, слышно было лишь, как сипло, с натугой он дышит. Три недели, три недели. Но вот наконец они подошли к БТРу.
Первым насторожился Верблюд.
— Что-то больно долго едем, — сказал он и посмотрел на часы. — Тебе не кажется, Акимов?
— Так точно, кажется, — ответил водитель. — Кружим и кружим, хотя с бетонки не съезжали.
— А я что говорил? — мрачно заметил Завехрищев. — Мы тут все облазили. Через канализацию хотели просочиться — ан шиш. Если бы не Вадик с этим мужичком… Козлы мы последние, что сюда приперлись.
— Заткнулся бы ты, Завехрищев, а? — попросил Верблюд. — Нудит тут, нудит.
— Я вам не хамил, — сказал Завехрищев с плохо скрытой угрозой. — И вам не подчиняюсь.