Фб '98

Игорька больно укололи эти слова Иосии. Мальчишка, безусловно, многого не понимал: его папаша (скрытый антисоветчик, враг!) совсем задурил ему голову. Но как он может, как он смеет говорить такое?! И не о ком-нибудь — о вожде, величайшем человеке славной эпохи?! Как у него только язык повернулся сказать такое?

И Бабаев не сдержался.

— Заткнись! — выкрикнул он так громко, что на них разом посмотрели все многочисленные обитатели тесной камеры. — Заткнись! Замолчи, предатель, подонок…

Иосия отодвинулся, побледнел. Губы его задрожали.

— Сам ты… — выплюнул он сквозь зубы и встал, чтобы уйти.

Но место его уже заняли, и другого более-менее свободного пятачка в переполненной камере не наблюдалось — разве что вблизи параши. Тогда он снова сел, но сел теперь так, чтобы быть к Игорьку спиной; руки он скрестил на коленях.

Зашевелился Митрохин. Игорек склонился над ним, и вдруг Митрохин открыл глаза. С трудом, но узнал Бабаева:

— Игорек… ты… здесь… тоже здесь… — Было видно, как больно ему говорить; запекшиеся губы его едва шевелились; голос был тихим, срывающимся.

— Да, я здесь, Сева, — ответил Игорек, пытаясь улыбнуться.

— Игорек… я видел… ты там…

Бабаев заметил, что Иосия, чуть повернув голову, внимательно прислушивается. Но на это Игорьку было наплевать: главное — Митрохин заговорил. Он жив и, может быть, выживет.

— Вода… пить… есть вода…

— Сейчас, сейчас- Игорек засуетился. — Эй, вы, там! — крикнул он, обращаясь к тем из заключенных, кто сидел у небольшой бадьи с теплой солоноватой водой. — Передайте воды!..

— Ему нельзя давать пить, — заметил Иосия. — В таком состоянии вода для него — яд. У меня отец — хирург, я знаю…

— Я сказал тебе, — недружелюбно оборвал паренька Бабаев. — Заткнись!

— Ну заткнусь, — агрессивно отвечал Иосия, — а толку-то? Он же твой друг — пусть подыхает?!

Игорек смерил Иосию презрительным взглядом. Но когда прибыла передаваемая из рук в руки плошка с водой, поить Митрохина, несмотря на его мольбу, он поостерегся, а только смочил лицо старлея мокрой тряпочкой, лоскутом от рукава собственной сорочки.

— Подожди, подожди, — приговаривал Бабаев, — пить тебе нельзя. — Он смочил Митрохину и губы, заметив при этом, что Иосия продолжает наблюдать за ним и снова улыбается.

Вспышка внезапной нетерпимости к этому парнишке у Игорька погасла, но он никак не ответил на улыбку.

— Игорек… — зашептал Митрохин; глаза его блестели, выдавая сильный внутренний жар. — Игорек… ты помнишь… ты был там, да?… Он жив?… Скажи мне, он жив?…

— Кто?

— Товарищ Сталин…

— Он жив, — солгал Игорек и отметил, что Иосия одобрительно качнул головой, поддерживая эту праведную ложь.

— Значит, все хорошо… все хорошо, курсант… вольно… можно оправиться… — Митрохина затрясло; горячими пальцами он схватил Игорька за руку. — Как холодно… как здесь холодно… А я-то подумал было: кончено все… кончился Корпус… Все на волоске висело… на волоске, Игорек… ты… представить не можешь… Нас перебросили… в последний момент… Уже рушилось все… У нас был приказ… остановить коррекцию… Ошибка… сбой в «Эталоне»… или диверсия… Врага… они, знаешь… Люба… Люба… Я не вижу тебя, родная… Где ты, Люба?… — Глаза его закатились; он снова бредил.

Ночью Митрохин умер. И Игорек, задремавший все-таки в неудобной сидячей позе, проспал этот момент. А когда проснулся, то даже не понял сразу, почему горячие пальцы любимого старлея, до сих пор сжимавшие его руку, теперь холодны. Но когда все-таки понял, то закричал, чем немедленно разбудил соседей, вызвав поток вялой сонной брани.

Утром Игорька повели на первый в его жизни допрос. Имени его ни охрана, ни следователь не знали. Потерялись в суматохе последних дней и сведения о том, откуда и как Игорек попал сюда в камеру: люди, которые знали это, были уже мертвы. Потому «голубые фуражки» просто вошли и приказали Игорьку идти с ними. Куртку корректора Бабаев оставил под телом Митрохина. А когда он уходил, Иосия, что-то там про них со старлеем сообразивший, приподнявшись и не глядя в его сторону, шепнул:

— Назовись мной. В бардаке не разберут.

И хотя Игорек перед тем и не допускал подобной возможности, он поступил именно так, как посоветовал ему Иосия Багрицкий.

17 октября 1966 года (год Лошади)

Основной вектор реальности ISTS -63.18. K

Ей сказали, что это будет сеанс психотерапии. Она кивнула безучастно.

Ее провели в кабинет и велели сесть в кресло. Потом на какое-то время оставили одну.

Она огляделась. Высокий потолок, паркет, драпировки: белое, голубое, красное. Всадник, поражающий копьем уродливого зверя, — герб. Ей нужно было привыкать к этой новой для нее реальности, к новым декорациям, к новой атрибутике мира; это являлось главной ее задачей на ближайшие годы при условии, конечно, если собиралась она жить дальше. Но пока не решила еще она, а стоит ли ей жить?