— А теперь, друзья, смертельный номер! Боно покажет вам, почему его зовут Великий и Ужасный Укротитель! Не падайте со своих кресел, ведь сейчас Серпентина покинет свою клетку!
Боно демонстративно вытянул вверх правую руку, на которой заблестел в свету десятков прожекторов металлический браслет. Крупный план на экране не дал усомниться — брелок был испещрён кнопками. Тонкий чупакабриный палец ткнул на одну из них, и клетка посреди арены раскрылась, как экзотический цветок в жаркий майский день.
Шипя и брызгая пеной, серпентина вырвалась наружу.
Не нужно быть гением, чтобы разгадать простую истину: она ненавидела Боно всей душой (вернее тем, что у неё было вместо души).
Выпад, второй, третий, из клыков брызгал яд, что охотно и в деталях демонстрировал зрителям объёмный экран — и всё мимо, всё впустую, хоть порой до цели не хватало нескольких миллиметров. Но Боно был неуловим. Он двигался молниеносно и точно. Его тело было неуклюжим только на вид.
Боно дразнил Серпентину, подставлялся, но в самый последний момент каким-то чудом уклонялся. Это бесило женщину змею. Она шипела и скалилась, совершая неудачные атаки. Моё воображение невольно рисовало ужасные сцены того, что могло бы случиться, будь Боно чуточку медленнее.
Но Укротитель был на высоте. На потеху толпы вдоволь наигравшись с жертвой, он взмахнул кнутом. Серпентина повалилась на пол — стоило Боно дёрнуть за плеть, овившуюся вокруг ноги женщины-змеи. Мгновения спустя, Великий и Ужасный восседал на связанной извивающейся Серпентине. Несмотря на скованность, она не оставляла попыток наградить мучителя укусом смерти. Ещё немного поиграв на публику, водя руками в миллиметрах от клыкастого рта женщины, одёргивая их, порой даже трепля её волосы и уши, Боно набросил остаток длинной плети на шею Серпентины. И принялся душить. Мертвецки белое лицо женщины-змеи вмиг покраснело. Она жалобно заскулила. Глаза Серпентины вылезли из орбит. Она задыхалась. Всё слабее она извивалась, в попытке сбросить с себя Укротителя.
Экран показал крупным планом одержимое лицо Боно. Признаться, я не сильный специалист по эмоциям чупакабр, но сомнений не возникло: Укротитель явно получает кайф.
— Ты убьёшь её, подлый ублюдок! — раздался отчаянный женский голос из зала.
— Да, отпусти! С неё хватит! Достаточно! — подхватили другие сочувствующие…
Боно словно очнулся от наваждения. Посмотрел на бессознательное тело Серпентины, потом на свои руки, продолжающие душить её, потом в зрительный зал.
— Да, я думать, с этой снэйк бич хватит, — согласился он и ослабил хватку. — Бойс, забрать её квикли!
Из прохода на сцену выбежали четыре мускулистых парня в трико. Боно слез с жертвы, и они подхватили Серпентину, заволокли её в клетку и закрыли проход. Ещё какие-то секунды, и клетка вместе с перевязанной плетью женщиной-змеёй скрылась в проходе.
И в это время на арену выбежал пятый ассистент чупакабра, который без лишних церемоний передал Боно новую плеть и тут же скрылся.
— Не волноваться, друзья, Серпентина спит, — обратился к опешившему залу Укротитель. — Через полчаса она опять будет хотеть кусать ядом меня и вас!
— Дамы и господа! Ваши бурные аплодисменты Великому и Ужасному Бо-о-о-оно! Непревзойдённому Укротителю Мутантов! — взревели колонки!
Зал взорвался овациями.
— Тихо! — рявкнул Боно.
Зал стих.
— Я что-то чувствовать себя колюче, на душе змея ползать! — признался Укротитель.
Пока зрители переваривали его слова, отчаянно гадая, что они могут значить, на сцену выполз громадный красный удав с гребнем длинных колючек от головы и до хвоста. Существо не производило отпугивающего впечатления. Скорее вызывало недоумение и жалость. Я поймал себя на странной мысли, что мне симпатичен этот извивающийся уродец. Было в нём что-то из давно забытой детской сказки, что не пугало. Что-то такое, что располагало к себе, несмотря на всю несуразность и идиотизм сочетания змеиной чешуи и колючек дикобраза.
Разумеется, сие заблуждение могло стоить очень дорого, попадись эта зараза мне где-нибудь на улице. Я бы на неё смотрел с искренним детским умилением, а она бы меня в кольца свои поймала, проткнула длинными иглами (наверняка ядовитыми) и проглотила живьём, после чего уползла куда-нибудь в укромное канализационное местечко, где бы переваривала мои останки месяцок-другой…
Игольчатый питон подполз к Боно на расстояние вытянутой руки, свернулся кольцами, вытянул голову и угрожающе вздыбил иглы, треща ими, как гремучник костяным хвостом.
— Молчать, бич! — порекомендовал Укротитель и выстрелил из «Смит-энд-Вессона».
Змей оказался понятливым мутантом. Вздыбленные иголки сложились в покорности, треск прекратился, гордо поднятая голова склонилась.
— Развлекать всех! — приказал Боно и щёлкнул хлыстом.