Феакийские корабли

— …Со всей очевидностью напрашивается вывод о том, что персонификация богов равносильна обожествлению персоны. И то, и другое чревато тотальным безмыслием человеческих масс, их разобщённостью, упадком культуры. Ищущий разум подменяется воображением — но не свободным и творческим, как в нашем маленьком демосе, а скованным, втиснутым в жёсткие рамки общепринятого канона. Этот канон, порождённый не столько действительностью, сколько былым представлением о действительности, не развивается вместе с ней. Его нельзя изменить, как нельзя согнуть глыбу льда. Но, как реки Северной Фракии ломают лёд с приходом весны, так и действительность рано или поздно разрушает каноны воображения. Глупо надеяться, что это произойдёт скоро. Ещё глупее пытаться в одиночку приблизить весну. Одинокий разум не в силах разрушить канон, как одиночный костёр не в силах освободить реку. Но жизнь во льдах безрадостна и убога. Воображение, отделённое от действительности, умерщвляет её и само становится действительностью. Следствие, отделённое от причины, видоизменяет последнюю в угоду застывшему воображению. Поступок, отделённый от личности, перестаёт быть поступком, но по-прежнему определяет судьбу человека. При этом внутренняя мотивация и самооценка уступают место внешнему произволу: произволу тем более реальному и неумолимому, чем более персонифицированы и, как следствие, представимы боги (либо, что то же самое, — чем более обожествлена и, как следствие, всемогуща персона). Утверждение «Есть высший судия» равнозначно утверждению «Не нам судить»…

Тоон прервал лекцию и посмотрел на учеников.

Могучий Окиал спал, утомлённый трудными для его медлительного ума периодами. Спал в неудобной позе: косо привалившись левой лопаткой к стене, свесив на плечо косматую голову и безвольно уронив узловатые руки вдоль тела. Его правая кисть, обращённая ладонью кверху, время от времени самопроизвольно сжималась, обхватывая рукоять короткого тяжёлого меча. Едва пальцы расслаблялись, меч пропадал бесследно — и тогда опять становилась видна мозолистая ладонь Окиала. Ладонь кузнеца — чёрная от въевшихся в неё копоти и медной окалины.

Легкомысленный Навболит тоже не слушал учителя. Примостившись на корточках по левую руку от Окиала, подальше от возникавшего и таявшего оружия, он увлечённо выращивал из земляного пола хижины цветок асфоделя. Длинный стрельчатый стебель, неестественно изгибаясь и вздрагивая, тянулся боковым бледно-зелёным побегом к ноздре спящего.

«Как они восхитительно молоды! — подумал Тоон, с улыбкой глядя на своих учеников. — Бородатые мальчики. Весь мир — игрушка…» Не вставая с мягкой охапки сучьев, Тоон попытался подбросить поленья в очаг, не справился и, кряхтя, поднялся, чтобы сделать это руками.

Боковым зрением он увидел, как Навболит обернулся на шум и, спешно уничтожив цветок, придал лицу выражение почтительного внимания. Но бледно-зелёный побег в последний миг своего существования достиг-таки цели; Окиал чихнул, мотнул головой, ударившись затылком о стену, и вскочил, как подброшенный, инстинктивно заслоняя друга от примстившейся опасности. Некоторое время он так и стоял, освещённый неверным пламенем очага: пригнувшись, широко расставив кривые короткие ноги, — и напряжённо всматривался в рассветно багровеющий прямоугольник двери. Меч в его поднятой для удара или броска руке судорожно мигал, то вытягиваясь в тонкий, не знающий промаха дротик, то укорачиваясь и становясь прихватистой палицей с круглой шипастой гирькой на пятизвенной цепи — любимым оружием эпирских варваров. Трогательное было зрелище, но и смешное одновременно, и Навболит, не удержавшись, прыснул.

Окиал оглянулся на него, ошалело помотал головой и, отшвырнув палицу в небытие, тоже неуверенно засмеялся. А потом, спохватившись, виновато посмотрел на Тоона и развел руками.

— Прости, учитель! — огорчённо сказал он. — Кажется, я опять заснул на самом интересном месте. Я не умею спать на ходу, как Навболит…

— И на посту тоже, — ворчливо перебил Тоон.

Навболит перестал улыбаться и потупился — это он трое суток назад проворонил корабль, направлявшийся, по всей видимости, на Лефкас.