Федеральный наемник

Я посмотрел на отца Бориса. Как можно находиться в самом эпицентре реальной жизни, то и дело пробовать ее на зуб, знать, какая она на самом деле, и при этом проповедовать всеобщую любовь и всепрощение.

— Вы правы, — сказал я, — я чувствую необычный подъем, огромный прилив какой-то непривычный энергии. По крайней мере я давно не ощущал ничего подобного. Но при чем тут любовь к миру, вы что не видите, что тут творится. То, что я сейчас чувствую, скорей еще больше отвращает меня от него. Только оружие рассудит, кто тут прав, кто тут должен всем управлять. Вы же все это понимаете не хуже меня, но упрямо талдычите свое. Неужели вы так боитесь реальной действительности, что не хотите видеть ее в подлинном свете, вопреки всем фактам и событиям, в которых сами участвуете. Ну не смешно ли это, отец Борис?

Какая-то странная отстраненная от мирской суеты улыбка показалась на лице священника. То ли она означало прощение меня за мое невежество, за упорство пребывания в грехе, то ли отец Борис тем самым говорил мне, что он все понимает, но ничего изменить в себе не может — уж таким на собственное горе создал его Господь Бог.

У меня не было желания продолжать эту дискуссию, тем более в доме начал собираться народ — вот-вот должна была начаться похоронная процессия.

За последние дни я видел множество смертей — этих зрелищ хватило бы на десяток обычных жизней. Но почему-то смерть Фатимы произвела на меня самое тягостное впечатление. Уж больно она была не справедлива, незаслужена. Неужели к ней причастен Майоров? В поисках меня, он готов на все?

Мы вернулись с кладбища. Я посмотрел на ставшего сиротой Аслана; за все время траурной церемонии он ни словом, ни жестом не выдал своих чувств, но его сумрачное лицо говорило о том, что он сильно переживает смерть матери. На меня он не смотрел, словно меня тут не было рядом. Я не сомневался, что именно меня он считает главным виновником гибели Фатимы. Как не сомневался я и в том, что мысленно он поклялся отомстить мне. Эту свою клятву он может попытаться исполнить в любой момент, а потому мне следовало бы в его присутствии быть бдительным.

Впрочем, не Аслан больше всего беспокоил меня.

В доме Фатимы поминали покойную. Я же то и дело выходил за околицу на главный шляхт и внимательно смотрел на дорогу, как вниз, так и вверх. Мои враги могли прийти и с той и с другой стороны. Но пока все было абсолютно спокойно, по каким-то причинам они откладывали встречу со мной.

Гости ушли, мы остались одни. Аслан стал складывать свою сумку.

— Ты куда? — спросил я.

Он, не скрывая своей ненависти, посмотрел в мою сторону.

— Мне тут нечего больше делать, — бросил он. — Знайте, что теперь вы мой враг! — вдруг выпалил он. — Запомните это.

— А ты моим врагом не являешься, — как можно спокойней проговорил я. — Зачем нужны тебе враги, не лучше ли иметь как можно больше друзей. Так жить и приятней и надежней. Ты так не думаешь?

С этим мальчиком я превращаюсь в отца Бориса, усмехаясь, подумал я.

Аслан ничего не ответил, он закинул сумку за плечо и направился к двери.

— Ты помнишь, я просил передать Умару, что хочу его видеть, — крикнул я ему вдогонку.

Аслан едва заметно кивнул головой и вышел.

Я видел, что Ванда испытывает сходные, что и я чувства. На ее губах то и дело без всякой причины появлялась улыбка. А человек улыбается без внешнего повода только тогда, когда счастлив. Я то и дело ловил посланные мне ею взгляды. Расшифровывать эти послания было совсем несложно.

Наступил теплый вечер. Мы стояли с Вандой во дворе, наши губы после суточной разлуки снова обрели неразрывное единство. Но что-то мешало мне в полной мере погрузиться в сладкую негу нежных и одновременно страстных чувств. Наоборот, чем плотнее становилась окружающая нас темнота, тем все громче внутри меня били колокола надвигающейся, как смерч, опасности.

Внезапно я резко отстранился от Ванды. Она недоуменно посмотрела на меня. Я понимал ее обиду, но больше не мог не реагировать на чувство опасности — столь сильным оно стало буквально в последние минуты.

— Быстро собираемся, уходим. Нельзя терять ни секунды, — добавил я, заметив ее нерешительность.

Я бросился в дом, где мирно почивали Павел и отец Борис и стал немилосердно тормошить их.

— Вставайте, уходим.

Из дома мы вышли через минут пятнадцать. Мы направились в сторону дороги, но идти по ней не стали. Я приказал ползти вверх, по склону.

У меня не было никакой информации, все мои действия подчинялись исключительно интуиции. Она отдала мне очередной приказ.

— Не будем уходить далеко, посмотрим, что последует дальше, — сказал я.

Мы отыскали удобное для наблюдение место — небольшую площадку. С дороги она была практически незаметна, зато позволяла наблюдать за ней. И как только мы расположились на своем наблюдательном пункте, тут же показались два вездехода. Они остановились прямо напротив нас.