Федя со своим утюгом

— Ну допустим!.. — настаивал Федя. — Изобрел, и он у тебя есть. Что бы ты стал с ним делать?

— Когда? — уточнил я.

— Ну, да хоть сегодня.

— Сегодня?.. Не знаю.

— Ну, завтра. Какая разница?

— Завтра я бы с ним на охоту пошел.

— На охоту?!

— Ну да! Завтра сезон открывается.

— Как так?!

— А так. Пятнадцатое число завтра.

— А летюг мой при чем?

— А я бы его как подсадную утку взял. Пустил бы в болото, и пусть плавает…

— Ты что? Серьезно? Это утюг-то плавает?!

— А что? Ведь летает же он. Сам говорил: как птица.

— Это я фигурально говорил! — раскипятился отчего-то Федя.

— А, — говорю. — Понятно. Значит, по-настоящему твой утюг как бы иногда и не летает?

— Летает же! — воскликнул Федя. — Двадцать минут по комнате летал! Видишь вот синяк? Это он меня..

Действительно, синяк был у Феди хороший. Я его потрогал.

— Ну, так я еще раз спрашиваю, — добивался чего-то Федя. — Что бы ты делал, изобретя такой же летюг?

— В шлеме ходил бы.

— Ну, и ходи! — опять не понравилось Феде. — На здоровье.

— О! — придумал я тогда. — Я бы этот утюг изобрел по-другому… Он бы у меня в мягком корпусе был.

— Никакого полета! — махнул рукой Федя и пошел к двери. И сказал мне так:

— Сиди, — говорит, — и жди своего звонка от жены!

Я еще удивиться хотел: как это так можно ждать от жены своего звонка? Но он уже ушел.

Он огорченный ушел, но только напрасно. Я высунулся из окна и крикнул:

— Федя! Постой! Я бы тогда изобрел примочку! Не свинцовую, а тоже какую-нибудь другую! Федя! Я бы ее эфирную изобрел!

— Эх, люди! — сказал на это Федя и ушел все равно огорченный. Вот ведь до чего привередливый!

ВОТ Я СИЖУ И ДУМАЮ

Вот я сижу и думаю: вот я сижу и думаю, а там, за окном, — жизнь. Вороны там летают, велосипедисты ездят, Сыромятников мебель носит…

Да, жизнь не стоит на месте!.. Хотя нет, Сыромятников, пожалуй, дома сидит. Он сидит, а перед ним бутылка стоит и банка маринованных огурчиков. А он, чудак, сидит, потому что в мебельном выходной сегодня.

Вот и я сижу и думаю: а давно ли мне семнадцать лет было? Давно. Лет тридцать назад. Как сейчас, помню: течет река Волга, а мне семнадцать лет. А в Волге — рыба. Первая рыбалка тогда была на рассвете, первые соловьи на закате, первые маринованные огурчики на закуску…

А тут еще первая любовь, знаете ли…

— Ты меня любишь? — спрашивают меня, бывало.

— Да, — говорю я, конечно. — Замаринуй огурчиков.

А в ответ слышу:

— Нет.

Нет бы сказать: да! Я, конечно, учитывал силу своего пола и скандалов не давал себе устраивать. Я просто сам тогда спрашивал:

— Ты меня любишь?

В ответ, конечно:

— Да.

— Замаринуй, — говорю тогда, — огурчиков.

А в ответ:

— Нет.

Конечно, при этом и дружба юношеская бывала. Не имей, дескать, сто рублей, а имей сто друзей — вот тебе и вся арифметика!

А потом — дальнейшая жизнь, которая и сейчас продолжается.

Вот я вчера сижу возле дома на скамеечке и в шутку думаю: а не передумать ли мне старую пословицу на новый лад? Например, так: не имей двух рублей, а имей двух друзей, и чтобы каждый из них имел бы при себе рубль. Тогда и твой рубль не пропадет внапрасную, если еще шестьдесят две копейки раздобыть.

И тут как раз — Сыромятников из подъезда. Он хоть немножко и бестолочь, но я все-таки сделал снисхождение. Я ему сказал:

— А у меня рубль.

А он дурак дураком…

— А у меня нету, — говорит.

— Это почему же, — говорю я ему, — нету? Вернись домой и возьми два рубля шестьдесят две копейки.

А он:

— Не могу, — говорит. — На меня жена и так уж сегодня замахивалась.

— Чем, — спрашиваю. — замахивалась-то? Веником? Половником? Банкой с огурчиками?

А он грубый такой, плохо воспитанный такой человек…

— Бюстгальтером, — говорит.

Он такой недотепа, этот Сыромятников, что мне и думать о нем не хочется. У него даже сны глупые. Ему однажды приснилось, будто он шашлык.

— Хорошо, — говорю ему. — Ну, а дальше что?

— А дальше я проснулся, — отвечает.

— И все? — спрашиваю.

— Все, — говорит. — Но только из-за этого чертова шашлыка пива ужасно захотелось.

— Ну, и выпил бы.

— А где? На пивзаводе аппарат какой-то не то сломался, не то вовсе украден, мать его за ногу! А я, как назло, еще и огурцов маринованных наелся!

Ну, что вы скажете! Невозможный же человек! Однако огурчики у него замечательные. Жена у него сама их делает. Когда огурчики-то летом поспевают, она берет и идет на базар и выбирает там самые маленькие, молоденькие такие, с пупырышками. Чесночку, конечно, укропчику, листочки, конечно, от черной смородины. Лучше даже не листочки, а прямо почечки, которые только еще наклюнулись..

Вот я сижу и думаю: а не пойти ли мне к Сыромятниковым?

РЫБА, НО — С ДУШКОМ

— Значит, так, — сказал я продавщице. — Мне, это самое, рыбки мне бы, но только, это самое, не свежей, а, наоборот, с душком как бы… Есть такая?

— Шутить дома надо! — сказала мне продавщица. — Говорите побыстрее, что вам нужно!

— Тухлую рыбу.

— Так-так, — посмотрела мне в глаза продавщица. — Ага.

— Еще быстрее я не могу, — добавил я тогда.

— Ага, — еще раз сказала продавщица и, обернувшись, покликала: — Кузьма Эдуардович!

Ей-богу, так и покликала: «Кузьма Эдуардович!» Видимо, заведующего.