С одной стороны, она понимала, что пошло, даже омерзительно выходить замуж за старика, а с другой стороны, какой-то внутренний голос подсказывал ей, что минута воплощения давней мечты совсем близка: он уважаемый человек в училище, заслуженный артист, в этом году набирает очередной курс, и кто будет против, если он решится взять ее в свою мастерскую! Один худсовет может лишить его этого права, но и то только в том случае, если у Вероники не окажется даже маломальских способностей. Но ведь они есть! Иначе бы в прошлый раз она не дошла до третьего тура.
Несколько секунд Вероника ничего не видела перед собой, ничего не чувствовала, потому что в ушах ее звенели одни и те же слова: «Я сделаю для вас все, что в моих силах… Все, что в моих силах…»
И Вероника дала согласие.
Так она стала студенткой театрального училища.
Видишь, дорогая моя бабушка, какие трудности лежат на пути поступающего в театральную школу, и трудности совсем не такие, о которых я думал.
До поздней ночи просидел я у Вероники. Она подробно рассказала о своем свадебном путешествии на Черное море, потом заговорила обо мне. «Ты, — сказала она, — явление, точнее — самородок, который к обычным неодушевленным предметам относится так же, как к живым и очень ранимым существам. Мой муж говорит про тебя, что ты — человек идеальной гармонии души и слова. Что у тебя в каждом звуке душа чувствуется…» — «Но постой! — перебил я ее. — Почему же мне об этом он сам не сказал? Почему глядит на меня с таким высокомерием, когда я играю?» — «Да я тебе больше скажу! Он собирается исключить тебя! Когда он сказал мне об этом, я сама удивилась. Почему, спрашиваю…» — «Потому что он малообразованный, слишком своенравный… Грубит к тому же… Культуры ни на грош! Как мы, — говорит, — приняли его единогласно, так и отчислим сообща…»
Вот такая история, бабушка моя драгоценная. Передумал я уезжать. После встречи с Вероникой мне совершенно ясно стало, что учиться дальше просто необходимо… Я должен обязательно закончить училище. Я должен доказать, что у меня есть талант. И я докажу, обязательно докажу! И поэтому, милая моя бабушка, приеду я, наверно, очень не скоро, потому как, сама понимаешь, теперь каждая минута дорога… В училище надо обязательно удержаться… Но тяжело, ох как тяжело… Да еще эта разгрузка вагонов…
Сегодня ночью, придя в общежитие, я так устал, что не смог снять ботинки, такими они показались тяжелыми, такими несъемными. Ну, думаю, сейчас как брошусь на кровать, так и провалюсь до утра. Но не тут-то было! До четырех часов уснуть не смог. Мерещилось бог знает что! И уже не деревня наша мелькала перед глазами, а люди, земляки мои, все-все до единого, до самого маленького человечка, до самого незаметного, но родного, кровного… Дядю Ваню нашего покойного вспоминал. Уже под утро, в пятом часу, он мне приснился. Присел ко мне на кровать, спрашивает:
— Ну что приуныл, Федя? Или не можешь поверить в то, что я еще жив? Зря не веришь! Может, дядя твой телом и отошел в мир иной, а вот дух его совести еще жив! Потому как он у него от великого народа исходит. А раз дух его совести жив, то и вера еще жива в народе, только не пойми, что в господа бога! В бога верят те, кто людям не верит, да и в завтрашнем дне сомневаются.
— А кто же не верит людям? — не мог удержаться я. — Может, кто-то из моих знакомых, друзей? Скажи, дядя Ваня, пожалуйста, скажи! Может, эти люди обманывают меня, а я верю им и поэтому понять не могу, где правда, а где ложь?!
Дядя Ваня долго молчал.
— Кроме легенды, я тебе ничего не скажу, — вдруг тихо, почти шепотом заговорил он. — А насчет веры в людей твоя бабушка не меньше смыслит. Она, как говорится, за версту чует безверного человека. В этом сила твоей бабушки, долговечность. Только ты, Федор, ее не забывай, иначе она не выдержит и тоже покинет деревню, только уже не к тебе в город переправится, а ко мне на погост. А теперь послушай легенду поморскую и подумай хорошенько, как дальше жить… — Дядя опять замолчал, задумался и, осторожно раскрыв окна комнаты, начал свой рассказ, да так громко, словно обращался не ко мне, а ко всем людям, проходящим мимо окон общежития.