Федюнинский

На следующий день состоялся банкет. Столы накрыли в одном из просторных пустующих особняков.

Федюнинский поднял бокал и произнес первый тост. В своих мемуарах он уточняет, что выпит он был «за нашу партию, за нашу победу». Но, как известно, все мемуары военачальников правились в Главном политуправлении. В 1960-е годы, когда в стране начал разрастаться культ Н. С. Хрущева, имя Сталина, в том числе и как Верховного главнокомандующего в годы Великой Отечественной войны, было начисто вычищено из истории. Так что справедливости ради надо заметить, что и с танкистами 8-го гвардейского танкового корпуса перед штурмом Анклама в придорожном доме, и здесь, в богатом особняке на берегу моря, первую рюмку они, победители, скорее всего, пили за своего Верховного главнокомандующего. Так тогда было принято, и никто не отступал от этого правила. Даже в небольших компаниях, среди надежных боевых друзей. За Сталина! За Победу!

Во время застолья, как раз после первого тоста, случился конфуз. Которого, впрочем, никто, кроме командующего и коменданта штаба, не заметил и не принял за таковой.

«Мы выпили, — вспоминал Федюнинский. — И тут бокал случайно выскользнул из моих пальцев и с легким звоном разбился. По моему примеру, но уже намеренно, бросили на пол свои бокалы все присутствующие. Комендант штаба растерялся. Он никак не ожидал, что потребуются дополнительные бокалы. Каким-то образом ему все же удалось выйти из затруднительного положения. Пока убирали осколки хрусталя, новые бокалы уже появились на столах».

Война — это война. А Победа — это Победа. И тут уже, как мы видим и по мемуарам Федюнинского, и по развитию событий, солдаты как бы отступают в тень, и на первое место выходят снабженцы, коменданты… Такова жизнь, мой дорогой читатель!

В тот вечер засиделись допоздна. Вспоминали бои и сражения, однополчан, сослуживцев, фронтовых товарищей, оставшихся в могилах в Подмосковье, под Волховом, в Эстонии, в Польше, в Восточной Пруссии. Выпили за них, поклялись помнить их подвиги и могилы. Генерал свято следовал той спонтанно произнесенной им и его офицерами клятве, и всю жизнь время от времени навещал места сражений, приносил цветы на могилы своих солдат.

Позвонил в штаб фронта маршалу Рокоссовскому. Обменялись поздравлениями. Там тоже отмечали. Закончили разговором о служебных делах, о ближайших задачах. Война — позади, начиналась служба.

Гости разошлись. Девушки из военторга под присмотром коменданта штаба убирали со столов. А генерал вышел на берег. Долго смотрел на темный залив, на мерцающие в черной, как деготь, воде звезды, похожие на брызги подкалиберного снаряда при встрече с броней, и память вновь и вновь прокручивала перед ним в один миг постаревшую и ставшую тяжким прошлым его военную хронику. С нею он будет жить теперь до посленего своего часа. Как миллионы тех, кто прошел вместе с ним своими дорогами. Мучительное и обескураживающее отступление в Западной Украине, почти бегство, огромные потери, отупляющие сознание и парализующие волю. Первые контратаки и трупы обгоревших немецких танкистов на танках, уничтоженных в ближнем бою пехотой. Ленинград, опутанный колючей проволокой, непрерывные атаки и контратаки, когда в кромешном дыму и огне не понять, где свои, а где противник. Подмосковье, разбитая немецкая техника на обочинах дорог, хмурое низкое небо над полем и монастырем, пленный немецкий офицер, высокомерие в его глазах смешано с недоумением и злобой. Наступление под Брянском, немецкие пикировщики, постоянно висящие над боевыми порядками армии. Снова волховские болота и ленинградский снег, мощный прорыв и спины бегущих немцев. Танненберг. Эльбинг. Грауденц. Старшина Нина Павловна Петрова. Мост через Вислу, вспухший лед переправы, закрытые деревянными щитами пробоины и трещины. Немецкий генерал, осознав, наконец, свое поражение и бессмысленную гибель своих солдат, истерично трясет головой. Хойнице-Кезлинская операция — взятие Диршау и бои на подступах к Данцигу. Кровавый штурм Данцига. Расколотые бетонные колпаки дотов, атакованные с прямой наводки гаубицами большой мощности. Последние бои.