Федор Апраксин. С чистой совестью

Угощал архиерей с размахом, стол ломился от яств, сплошь стояли штофы с водкой, вином, кувшины с брагой. Апраксин сидел рядом с Матвеевым. Вспоминали прошлые годы, когда были спальниками у царевичей, Федор у Федора Алексеевича, Андрей у Петра Алексеевича, не позабыли и печальное лихолетье в пору стрелецкого бунта…

— Архиерей-то хлебосольный, видать, — добродушно осклабился Апраксин, — и хмельного не чурается, не стать нашему митрополиту.

Матвей засмеялся:

— Редкой души человек наш пастырь. Наполовину светской жизнью обретается. Да и, пожалуй, в наших поморских землях иначе не обойтись.

— Что так? — недоуменно спросил Апраксин.

— Видишь ли, Федя, не один годок надобно среди двинского люда потолкаться, дабы его натуру дюжую спознать. Особого склада обитатели на севере. Я и сам только-только разуметь их почал.

Андрей чокнулся с Апраксиным, отпил из бокала вина и продолжал:

— На обличье-то поморцы бирюками кажутся. А на деле — трудолюбцы. Душевные людишки.

На другой день, в субботу, царя со свитой принимал воевода, гости опохмелялись. Во время застолья Матвеев доложил о готовности в Архангельском яхты «Святой Петр».

— Как тобой указано было, государь, яхта ждет тебя, дабы следовать в Соловецкий монастырь.

— Любо сие нам, — развеселился царь. — А сколь пушек на яхте?

— Дюжина, государь.

В полдень царский караван отплыл в Архангельский. Город встречал царя колокольным звоном, ружейной и пушечной пальбой. Но ни трезвон, ни залпы не поразили царя так, как зрелище настоящего морского порта.

У громадного причала ошвартовался добрый десяток европейских купеческих судов из Англии, Голландии, Дании. Два-три корабля отстаивались на рейде, на якорях, ожидая, когда освободится место у причала. Лес мачт бригов[8], шхун[9], бригантин[10], с подобранными парусами, опутанных вязью снастей такелажа, заполнил всю прилегающую акваторию. Завороженный Петр оглянулся. Чуть позади на палубе собрались Ромодановский, Голицын, Стрешнев, другие спутники. Они недоуменно переглядывались, удивленно озираясь по сторонам.

— Слышь-ка, Федя, — кивнув на лес мачт, сказал царь стоявшему рядом Апраксину, — краса дивная, будто небылица. Рази сравнишь с Плещеевым озерком?

Апраксина, видимо, тоже пленила панорама увиденного, но рассудил он по-своему:

— Озерко наше славное, Петр Лексеич, но токмо оно-то не море.

Петр прищурился:

— Сие ты верно подметил. Отсель прямой путь к Европе. Они-то, иноземцы, своего не упускают, вишь, густо облепили городок, будто пчелки.

Крайним у пристани возвышался двухпалубный тридцатипушечный фрегат. На корме лениво шевелилось громадное полотнище полосатого красно-сине-белого флага.

— Чей корабль? — отрывисто спросил царь у Матвеева.

— Голландский фрегат, государь, — пояснил воевода, — из Нидерландских штатов. По указу своего короля оберегает купцов от французских каперов.

Царский карбас как раз поравнялся с кормой фрегата, и в этот момент одна за другой сверкнули огнем три носовые пушки голландского корабля.

— Фрегат салютует тебе, государь, — проговорил Матвеев.

Петр крикнул Меншикову:

— Алексашка, борзо пали из фальконета трижды!

За пристанью, у отдельного причала, сверкая свежевыкрашенными бортами, ожидала яхта «Святой Петр».

На яхте царя, видимо, заждались. Едва он ступил на борт, громыхнули подряд три пушки. На грот-стеньге[11] взвился царский штандарт с черным орлом посредине. Петр прошел по верхней палубе, тронул планшир фальшборта — краска еще не просохла. От распаренных на солнце свежеструганных сосновых досок пахло смолой. В капитанской каюте блестел лаком стол, привинченный к полу, в углу приткнулся диванчик, покрытый ковром, за голубой шторой уютно смотрелась постель капитана.

— Гляди, Федор, не в пример нашим плещеевским яхтам, все по-иному, ладно спроворено.

Федор ухмыльнулся:

— Там, государь, была потеха, а здесь, на этом судне, в море не на один день, чаю, плыть можно.

— Кто строил яхту? — спросил Петр у Матвеева.

— Купцы Строгановы для себя на Соломбале ладили, пришлось десяток тыщ им уплатить.

— За нами не пропадет. — Петр засмеялся. — Теперича на Беломорье мой корабль здравствует, шкипером почну сего для служить. А што, воевода, команда-то есть на яхте?

Матвеев закашлялся:

— Не совсем ладно, государь, получилось. Одного подшкипера сыскал доброго, Прошку Деверя из архангелогородских поморов, он за лоцмана всех иноземцев проводит на Двинское устье. Касаемо матроз, туго, государь, нанял покамест пяток рыбарей-двинцев. И то упираются. Путина у них на носу, за большие деньги и то не желают.

Петр глянул на Апраксина:

— Сей же день, Федор, определи всю нашу ватагу потешных на яхту. За старшего станет Воронин. Остальных самолично распиши по мачтам и парусам. Скляева и Верещагина у кормила назначь.

Когда вышли на палубу, царь, опершись о фальшборт, посмотрел на стоявший рядом голландский фрегат.

— С капитаном фрегата знаком? — вдруг спросил он Матвеева.