Федор Годунов. Потом и кровью

Вперёд! Вот уже и река совсем рядом. А там сверну направо и ворота из города недалеко. Главное вырваться!

Прорвёмся! Должны прорваться!

Сбоку, решившись, бросился наперерез какой-то мужичок в рваном армяке и, не успевая, запустил вслед чем-то тяжёлым. Высунулся, наперерез, жилистый бородатый мастеровой и отлетел в сторону, сбитый конём Чемоданова. Выкрикнула проклятье дородная тётка, запустив вслед пирожком с лотка. Толпа начала постепенно сдвигаться, зажимая в клещи.

Но мы уже вынеслись к реке, оставив бурлящую площадь позади.

Оглядываюсь. Следом держатся Чемоданов с сыном и тог бородач, что помог у Фроловских ворот.

Неужто, вырвались⁈ Облегчённо перевожу дух, отпускаю рукоять так и не вынутого из подсумка пистоля, смахиваю липкий пот, обильно заливающий лицо. И тихо матерюсь, вздрогнув от гула набатного колокола, разнёсшегося над Москвой.

Что-то быстро опомнились. У них что, звонарь уже на колокольне сидел? Всё равно быстро. По-видимому, стрелецкий десятник, что у Фроловских ворот меня схватить хотел, очень сообразительным оказался и когда с опущенной решёткой не срослось, сразу к колокольне гонца послал.

— С дороги, — в который раз яростно проревел Иван Чемоданов, на шарахнувшегося в сторону посадского.

Я лишь подхлестнул коня, стремясь как можно быстрее добраться до ворот. Сейчас всё в скорость и упиралось. Крики взбунтовавшейся толпы остались позади, доносясь до меня лишь невнятным гулом, а в чём причина набата, гулко разносящегося над полусонной Москвой, сразу и не разберёшь. Может пожар какой или мор?

Одно плохо. При набате стража, что на воротах стоит, их сразу закрывать начинает. От греха. Вдруг враг к городу подступает? И если успеют до моего появления закрыть — беда. Не уверен, что я с ними потом смогу договориться.

— Ворота, государь, — сунулся ко мне сбоку Михаил, выпучив от возбуждения глаза. — Толпится так кто-то.

— Вижу, — процедил я сквозь губы. Рука привычно легла на один из пары пистолей, заботливо положенный окольничим в подсумок, притороченный к седлу. — Рядом со мной держись!

Оставшееся до ворот расстояние мы преодолели буквально в полминуты, осадив коней перед закупорившими выход людьми. С десяток стрельцов в запыленных коричневых кафтанах с трудом сдерживали напор толпы, выставив перед собой бердыши.

— Да куда же вы прёте, окаянные⁈ — во всю глотку надрывался их десятник, потрясая саблей. — Не слышите разве? Набат бьёт? Может мор какой на Москве, а вы напираете!

— Осади! — на передний план из толпы выдвинулся дородный дядька средних лет с густой окладистой бородой одетый в тёмно-синюю однорядку, небрежно наброшенную поверх охабня из бежево-красного цвета. — Дело государево!

Пушкин. Один из посланцев самозванца. Не успел я, всё-таки!

— Мы грамотку от истинного государя на Москву везём! — высунулся из-за плеча Пушкина низенький старичок в подбитом мехом кафтане. А вот и Плещеев! — Мы…. — Наум осёкся, встретившись со мной глазами. — Да как…

— Чума на Москве! — взревел я, воспользовавшись секундным замешательством послов Лжедмитрия, и бросил коня вперёд сквозь толпу. Если сразу не прорвусь, потом вообще шансов не будет. Вмиг сомнут. — Спасайтесь, православные! Бегом из города, пока ворота не закрыли!

Народ всколыхнулся, поражённый страшной вестью, и, в следующий миг, я оказался в центре бешеного потока, устремившегося через ворота.

— То ложь! Не верьте ему православные! Хватайте его!

Бессильный крик Плещеева потонул за спиной и я, миновав ворота, вырвался на простор и пришпорил коня.

Глава 3

Солнце, поднявшись высоко над головой, нещадно припекало, норовя пробиться сквозь кроны обступивших нас деревьев. Мы уже несколько часов кружили по лесу, накручивая немыслимые петли. В какой-то момент у меня даже опасение появилось, что дядька Иван с пути сбился, потеряв направление в дремучем лесу.

И ведь не скажешь, что далеко от города ушли! Не удивлюсь, если мы даже кольцо будущего МКАДа пересечь не успели. Как говорится, всё познаётся в сравнении. Да, разрослась Москва за четыре столетия, разрослась!

Впрочем, свои сомнения я пока держал при себе. Коней на переправе не меняют, проводника в лесу не поучают. Заблудились мы там или нет, а только всё равно в здешних местах Чемоданов намного лучше меня ориентируется. Коли он не выведет, я сам тем более не выберусь. И бывший владелец тела мне в этом тоже не помощник. Не больно-то он в прежней жизни по лесам шастал!

Вот и пёрлись мы вслед за окольничим, продираясь сквозь густой кустарник и преодолевая овраги. И молча сопели, терпеливо смахивая с лица пот пополам с налипшем паутиной. Ну, не скажу за Михаила с Ломтём, а я точно сопел.

Кстати, из этих двоих, Михайлу я хорошо знал. Сын окольничьего, будучи на год младше Фёдора, являлся спутником и товарищем царевича, являясь неизменным участником во всех его играх и проказах. А Гаврила Ломоть, тот здоровенный детина, что так помог мне при побеге, был мелкопоместным рязанским дворянином, давним приятелем Чемоданова, что случайно оказался в это время в Москве.