Федор Карлович

Эпизод из жизни бернского офицера на русской службе

В основе этого рассказа лежит истинное происшествие, о котором поведал автору один высокопоставленный ветеран русского генералитета. Так как почтенный поручитель не делал ни малейшей тайны из имени героя (а речь идет о герое в истинном смысле сего слова), мы, со своей стороны, не видим причин замалчивать его — это господин фон Штюрлер. В тексте, конечно, мы будем постоянно заменять его произвольно выбранным именем Федор Карлович, дабы приблизиться к русским разговорным формулам. Однако же в данном случае не забудем подчеркнуть, что автор при помощи вымысла свободно переработал исторический материал в тему для новеллы.

I

Это было в Петербурге. Ветреным декабрьским вечером 1825 года молодые офицеры Измайловского гвардейского полка собрались в ресторане мадам Дерваль вблизи Нарвской заставы. Офицерам хотелось выпить и по возможности повеселиться. Кое-кто из них привел с собой штатских знакомых, иные явились в сопровождении артисток — француженок или немок. Иностранные дамы во времена Александра I считались более возвышенными, искусными собеседницами, да и немцев в ту пору вовсе не ненавидели, скорее напротив. И в личной, и в общественной жизни им отдавали предпочтение.

Одни за другими во двор въезжали сани, и общество встречало прибывавших сердечными приветствиями, даже объятиями. Не было заметно ни холодности, ни бездушия. Казалось, постоянных гостей мадам Дерваль и тех, кто сегодня был представлен впервые, связывала дружба; можно было подумать, что гость попал не в случайную компанию, а в тесный семейный круг братьев и родственников. Так принято у русских.

Симпатичные юноши с элегантными и в то же время скромными манерами собрались здесь. Их глаза горели высоконравственным, идеальным энтузиазмом, который теперь совсем перевелся в России. Кое-кто из присутствовавших отличался необыкновенной ученостью, некоторые были поэтами, а у капитана второй роты имелся во дворце частный оркестр из австрийских музыкантов. Мечтательные, утопические разговоры, являвшие странный контраст с военными мундирами, доктринерские рассуждения о государстве в якобинском духе вскоре возобладали в обществе. Глаза засияли, и дамы, хотя и не доросли до мадам Ролан[1], все же старались следить за беседой. Но их неприятно поражало, что благородные господа с безупречными манерами, с воодушевлением говоря о призвании русского народа и успехах отечественной литературы, наливали водку в шампанское, а потом из пивных кружек обрушивали это пойло себе в желудки, так что многие из них свалились под стол еще до того, как принесли жаркое.

Дамы оробели, столкнувшись с этими незнакомыми сторонами русского характера, а поскольку, вопреки своей профессии, не отличались блестящим умом, постепенно и вовсе умолкли, не без страха замечая, что вечер, начавшийся духовным и физическим опьянением, тем, наверное, и закончится. Офицеры некоторое время продолжали свои фантастические разговоры, пока язык и разум их еще слушались; потом воцарилась опасная скука, гнетущая и давящая, от которой они с таким трудом убежали аж до Нарвской заставы.

Лишь маленькая группа из четырех юных и красивых офицеров, почти девически нежных, воздерживалась от возлияний. Чтобы не привлекать к себе внимания, они особенно шумно и усердно пили за здоровье соседей, прежде всего одного капитана, сидевшего спокойно и задумчиво поблизости. Они то и дело наполняли ему рюмку, вынуждая осушать ее за свободу, за счастье народов и всевозможные прочие абстракции. Он кивал им, приветливо улыбался, отпивал большой глоток, но не выказывал ни малейшего энтузиазма.

Так беседа с трудом дотянулась до полуночи, когда дамы в довольно скверном расположении духа с чувством облегчения покинули общество, отчасти примирившись с сознанием того, что провели вечер в благородном окружении. Под конец подъему настроения способствовал и поданный счет, неумеренно большой, так что вечер все же должен был доставить удовольствие, коль стоил умопомрачительно дорого. Во всяком случае, господа могли себе позволить раскошелиться ради дам.