Федор Волков

Сумароков — блистательный литератор, выдающийся драматург — организаторским талантом не отличался. При неудачах легко отчаивался, начинал проситься в отставку. «Так лучше ничего не представлять. Мне в этом… нужды нет никакой и лучше всего разрушить театр, а меня отпустить куда-нибудь на воеводство или посадить в какую коллегию», — писал он графу И. И. Шувалову, которого постоянно бомбардировал жалобами и требованиями.

«От начала учреждения театра ни одного представления еще не было, которое бы миновалося без превеликих трудностей, не приносящих никому плода, кроме приключаемого мне мучения и превеликих замешательств», — писал он спустя полтора года после открытия театра. То назначенных музыкантов отсылали — вдруг — играть на придворный маскарад; то не успевали со своевременной публикацией афиши и изготовлением билетов; то для исполнителей новой премьеры не были сшиты костюмы…

Угнетало директора и то, что «хлопотные обстоятельства» отняли у него «поэтические чувствия» и лишили его возможности продолжать литературный труд, почему не мог он «ничего зачать к удовольствию двора и публики». В одном из писем Шувалову следовал перечень обязанностей, которые легли на плечи Александра Петровича: «Подумайте, милостивый государь, сколько теперь еще дела: нанимать музыкантов. Покупать и разливать приказать воск. Делать публикации по всем командам. Делать репетиции и проч. Посылать к Рамбуру по статистов. Посылать к машинисту. Делать распорядок о пропуске. Посылать на караул. А людей только два копеиста…».

Неудивительно, что вспыльчивый, несдержанный на язык Сумароков быстро приобрел в придворных ведомствах «недоброжелателей» и умножил число «ненавистников российского театра». Неровно складывались и его отношения с труппой. «Гладко вышло на бумаге, да забыли про овраги», — ворчали актеры, также издерганные возникавшими неурядицами, да и обидами, которые походя, иногда невольно, наносил директор, не отличавшийся тактом и особой предупредительностью.

Эти ссоры вызывали новые жалобы Сумарокова Шувалову: «Актеров ни актрис сыскать без приказу нельзя, а которые и определены да еще и по именному указу, отходом мне стращают, на меня жалуяся, лгут, а сверх того еще в малую определенную сумму забранных не платят денег да и жаловаться на них или паче представлять не знаю где…».

Случалось, и Волков получал уколы, выслушивал желчные тирады Александра Петровича. Но был терпелив, обиды не затаивал, хорошо узнав отходчивую и в общем-то добросердечную натуру своего именитого соратника. Как бы там ни было, Сумароков горячо любил театр и сил не жалел, чтобы одолеть препятствия на его пути. Волков помогал ему как мог. Именно он обычно гасил всякие напряжения, он своей непоколебимой уверенностью, обаянием, деликатностью вносил в работу необходимое равновесие, творческую увлеченность и надежду.

Незаметно, без ущерба для болезненного самолюбия Сумарокова, многие «хлопотные обстоятельства» перенимал на свои плечи первый актер труппы. В ведение Волкова и Дмитревского отошли заботы по набору новых комедиантов. Да и репетиции все чаще стал вести Федор Григорьевич, освобождая Сумарокову время для сочинительства.

Важно было добиться разрешения играть в других, более выгодных театральных помещениях. Напористая требовательность Сумарокова приносила свои плоды. Русскому театру, по указанию Елизаветы Петровны, разрешили играть на придворной сцене сначала по четвергам, а потом и «во все те дни, в которые не будут представлены итальянские и французские театральные действия». Об этом тотчас оповестили публику «Санкт-Петербургские ведомости».

Хотя новый театр был учрежден как государственный и имел субсидию от казны, фактически первые сезоны он существовал на положении частной антрепризы. «И к кому я ни адресуюсь, все говорят, что-де русский театр партикулярный», — возмущался Сумароков. Во всех своих нуждах русская труппа была предоставлена самой себе, в то время как иностранным труппам подобных хлопот ведать не приходилось — их обслуживала придворная контора, располагавшая немалым штатом. Перехода в придворное ведомство, уповая на облегчение административно-финансовых тягот, и добивался Александр Петрович.

Волков выражал на сей счет сомнения — у придворного театра иные задачи, иной круг зрителей. Иная и мера зависимости… У такой опеки две стороны. Со свойственной ему проницательностью Федор Григорьевич угадывал будущие конфликты, о которых директор театра упрямо не хотел слушать. И снова Сумароков достиг своего — спасибо радетелю Шувалову, который убедил императрицу. 6 января 1759 года последовало распоряжение русского театра комедиантам «отныне быть в ведомстве Придворной конторы и именоваться им придворными». Бюджет театра увеличили до восьми тысяч рублей. Это позволило повысить оклады актерам.

Театр не переставал быть общедоступным. Более того, удовлетворена была и давняя просьба Сумарокова «русские комедии играть безденежно» — в надежде поощрить малочисленную поначалу публику. Новый указ предписывал «впредь партикулярных смотрителей впускать безденежно».