Федоскины каникулы

— Еще быстрее мы закончили бы уборку трав, но кое-кто никак разобраться не мог: то ли он на сеноуборке, то ли на сенокурорте. Вот, скажем, есть у нас такой шофер в четвертой бригаде, Павулин. Приехал на прошлой неделе на покос, руки в бока и стоит, ожидает, пока ему женщины машину нагрузят. Видит, что не так скоро погрузка закончится, вот и прилег в тенечке и задремал.

Все засмеялись.

— А протереть бы ему, Павулину, сонные глаза свои, — продолжал председатель, — да вокруг посмотреть, как люди работают. Здесь у нас первой бригаде даже дети помогают. Вместе с женщинами ворошили и сгребали сено ученики Алексей Русак, Семен Дубицкий, Лычковская Светлана. Особенно хорошо поработал на конных граблях Сергей Шамко. Большое им всем спасибо от правления колхоза! С завтрашнего дня, товарищи, начинаем уборку зерновых. Надо, чтобы каждый комбайн, каждая автомашина, каждый колхозник…

— Ты?! — удивленно толкнул локтем в бок друга Федос. — Работал?

— Да ну! — отмахнулся Сергей, напуская на себя равнодушный вид. — Чего уж там! Два дня всего и работал. Почему не поработать, если просят?

«Смотри ты! — подумал Федос. — Со взрослыми вместе работал, и не похвастался даже».

Начался концерт художественной самодеятельности.

На сцену вышла Марыля. Она объявила первый номер — выступление колхозного хора.

Федос сидел как на иголках, ерзал на своем месте.

— Ты что? — обернулся к нему Сергей. — Уйти хочешь? Валяй! — и Сергей мотнул головой в сторону раскрытого окна.

— Нет, нет, — ответил Федос, не спускавший глаз с сестры.

— А сейчас, — объявила Марыля после того, как хористы покинули сцену, — перед вами выступит самый юный участник нашей самодеятельности Федос Малашевич.

— Ты?! — в свою очередь удивился Сергей.

А рыжеволосый Петя даже рот разинул.

— «Песня белорусских пионеров», — звонко разнесся над залом голос Марыли.

Федос вышел на сцену, глянул на зал, заволновался. Во рту пересохло. Но тут он увидел в зале тетю Настю. Она сидела в первом ряду, ласково и ободряюще улыбаясь. И Федосу стало легче. Он почему-то вспомнил школьный зал, где выступал не один раз, и как-то сразу успокоился.

Микола, который появился на сцене со своим аккордеоном, словно почувствовав это, заиграл вступление, и Федос запел:

Гори наш костер, не сгорая,
Под самое небо взлетай,
Всю Родину нашу от края до края
Сияньем своим озаряй!

Зал замер. Федос ощутил, что так внимательно его не слушали еще никогда. Только какие-то две женщины перешептывались между собой, и Федос услышал:

— Чей это? Чей?

Но на них зашикали.

Когда Федос кончил, ему долго аплодировали. А больше всех старался Сергей. Тетя Настя вытирала глаза уголком платка, взволнованно и радостно улыбалась и что-то отвечала обратившейся к ней соседке.

После концерта были танцы.

Федос огляделся кругом, ища Сергея и его товарища. Но ни того, ни другого нигде не было видно. Федос сладко зевнул. Тетя Настя издали заметила это и, подойдя к племяннику, сказала:

— Ну, Федос, хорошего понемножку. Пошли домой?

— Пошли, — кивнул головой Федос.

Но в это время на улице кто-то закричал громко и тревожно. Потом послышалась чья-то хриплая ругань.

Микола отложил в сторону аккордеон, достал из кармана красную повязку с надписью «дружинник» и вышел. За ним, на ходу повязывая такие же повязки, устремились еще трое парней.

— Что это там, тетя Настя? — спросил Федос.

— Кажется, Адам Комаровский. Он недавно только из тюрьмы вышел, а снова за свое. Выпьет лишку — и к людям пристает.

Когда вышли на крыльцо, Федос увидел, как несколько человек усаживают в кузов автомашины какого-то мужчину.

— Сколько ему начислим, Антон Филиппович? — услышал Федос голос Миколы.

— Воевал? Сопротивлялся? — спросил оказавшийся рядом с Федосом колхозный бухгалтер, тот самый, с которым он познакомился на рыбалке.

— Еще как! Девушек оскорбил, драться пробовал.

— Тогда пятнадцать, елки-палки!

— Есть пятнадцать! — ответил Микола.

Машина, сверкнув фарами, тронулась.

На крыльцо поднялся Микола.

— А я думал, ты уехал! — сказал Федос. — Что ты там делал?

— Видишь ли, братец, у нас в колхозах вытрезвителей нет, как в городе. И КПЗ тоже не водится.

— Чего? — не понял Федос.

— Камера предварительного заключения. С пьяницами мы по-своему расправляемся. Если он тихий, не буянит — покатаем на машине и домой доставим, а проспится — поговорим. Ну, а если уж ругается или рукам волю дает, тогда за несколько километров отвезем и выпустим в поле. Там пускай себе буянит. Пока до дому доберется, вся дурь из головы выветрится. А стоимость перевозки в любом случае с него высчитают. Как за полную машину груза.

— Пятнадцать — что такое?

— Этот тип буянил, даже дружинника ударил. Поэтому его отвезут за пятнадцать километров.

— А почему у Антона Филипповича спрашивали, на сколько отвезти?

— Бухгалтер сегодня дежурный член штаба народной дружины. Ну, ладно. Я пойду в клуб. Мне ведь играть еще надо.

Самозванец

На следующее утро Федос завтракал, когда под окном прогудела машина. Хлопнула дверца кабины. В хату вбежала Марыля.