Федотов. Повесть о художнике

Русская школа отличается простотою, естественностью, величием сочинения и твердым правильным рисунком.

Н. В. Кукольник

Брюллов принял Федотова в синем парчовом халате, лежа на диване. Кругом валялись записные книжки с чертежами, карикатуры, листы с набросками; у стен стояли незаконченные картины.

На мольберте — огромный холст «Осада Пскова». В стороне от холста — гипсовые слепки.

Мастерская освещалась большим окном, свет от которого падал прямо на неоконченную картину. На картине — небо, местами закрытое дымом взрыва, ниже — стена, в стене — пролом, из стены выходят люди; под Шуйским пала серая лошадь в богатой сбруе; она лежит, повернув голову к своему седоку; Шуйский поднимает руки к небу. В середине картины едет монах на пегой деревенской лошадке, а за ним с топорами и вилами валит народ. В левой стороне картины девушка поит из ведра утомленных воинов.

Федотов, поставив свои картины перед Брюлловым, осмотрелся кругом: красная комната завалена кусками парчи, знаменами, оружием; скромная сепия Федотова казалась среди всей этой пестроты куском пожелтевшей штукатурки.

Вокруг толпились картины; быстрой и верной рукой на них были набросаны контуры, подсказанные статуями; видно было, как оживали эти контуры.

Брюллов сам казался расписанной статуей, превратившейся в человека, но еще сохранившей семейное сходство со славным племенем, населяющим музеи.

Брюллов произнес ласково:

— Мне говорил о вас Каракалпаков. Он мог бы стать большим художником, а обратился в горького неудачника… Он тоже потерял время.

— Карл Павлович, он отдал другу свое время и свою удачу!

— Всем кажется, что удача живописца у меня в руках, что я ее держу, как карандаш, как кисть, но рука моя немеет… Впрочем, я верю в роспись Исаакиевского собора… Посмотрим, что вы принесли… Неплохо, совсем неплохо! Вы хорошо нашли центр рисунка. Этот художник, который должен увековечить для мира Фидельку, хорошо посажен, у него правильно опущено плечо. Видно, как художнику не хочется рисовать, и то, что вы сделали его похожим на себя, интересно. Но зачем эта хогартовская сложность? Все это не нужно и слишком говорливо.

— Я думаю так же, — ответил Федотов. — Хочу теперь работать иначе, выйти на пенсию и заняться специально рисованием.

— Какая пенсия?

— Двадцать восемь рублей серебром.

Брюллов ответил серьезно:

— Мой прадед Георгий Брюлло почти сто лет назад приехал со своими сыновьями в Россию и начал работать на фарфоровом заводе. Его сын, мой дед, был скульптор, мой отец — резчик и дослужился до звания академика. Я родился слабым ребенком, но прежде научился держать карандаш, а потом уже начал ходить.

— Не все так, — ответил Федотов, — есть исключения: Тарас Григорьевич Шевченко взрослым человеком стал художником.

— Тарас, — ответил Брюллов, — натура необыкновенная, и все же малюет он с детства. Обычно же овладевание искусством медленно, и вершин достигает художник, за которым стоят поколения культуры. Сильвестр Щедрин[13] смерть которого потеря для всего искусства, — сын скульптора.

— До того, как стать скульптором, отец был солдатом.

— Отец был очень одарен, и дядя был художником, и сам Сильвестр Федосеевич открыл для нас новые тайны потому, что начал учиться с детства.

— Но не все же так!

— Вам нравится, вероятно, статуя Пименова? Но его отец был тоже скульптором. По дороге от меня к себе посмотрите его работы перед колоннадой Горного института. Живописи, музыке и цирковому искусству надо учиться с детства, а еще лучше — наследовать это искусство. Когда я пишу, то мне читают, а я уже не думаю: моя рука идет сама. Но посмотрите, сколько здесь незаконченного! Особенно трудно, когда отойдешь и от портрета и от античного образца… Этот Псков мучит меня. Легче было изобразить защиту Рима от галлов.

— Что же мне делать?

— Вам поздно приобретать механизм искусства. Что вы сейчас рисуете у нас в академии?

— Статую Фавна.

— Превосходный антик! Копируйте больше! Познакомьтесь с умными людьми. Шевченко вас введет в дом Тарновских.

Федотов ушел. Он долго думал: очевидно, нельзя ссориться с великим князем; очевидно, нельзя дружить с искусством.

Он подал рапорт, что остается на военной службе, сохраняя за собой право на отставку.

Михаил Павлович остался доволен. Федотову дали тысячу рублей на издержки по рисованию и за усердную службу — более чем годовой оклад жалованья.

Акварель «Освещение знамен» Федотов не кончил; он рисовал карандашом, делал наброски людей садящихся, смеющихся. Рисовал самого себя в зеркале, учился английскому языку. Работал до ночи. Утром обливался холодной водой и шел гулять по бесконечным мосткам Васильевского острова.

Он пошел к Тарновским.

Большая питерская квартира поразила Федотова богатством обстановки и некоторой бережливостью хозяина Григория Степановича Тарновского, черниговского помещика, владельца девяти тысяч крепостных душ.