Феерическая Академия

Внезапно мышь «на шухере» разобрал «почесун», поэтому сняв колпачок, закинув лапку за ухо, эта зараза начала интенсивно и с наслаждением чесаться, пока я мысленно уже придумывала имя будущей кошке.

Моя рука осторожно потянулась снять эту блохастую мышку с того самого «шухера». Я закусила губу от напряжения, боясь лишний раз вздохнуть. До мышки оставалось буквально пара сантиметров, как вдруг глаза Оберона открылись. Он смотрел на мою руку, которая зависла там, куда приличные девушки ее кладут исключительно после штампа в паспорте. Но ужас заключался в том, что мыши «на шухере» уже не было!

— Спи, давай! – рявкнула я, не найдя ничего лучше, чем строго посмотреть на короля фей. – Это мыши!

Что можно увидеть в глазах мужчины, проснувшегося от того, что кто-то очень кокетливый нежно пытается разбудить пусть не его всего, то хотя бы часть его?

— Какие мыши? – сонно спросил Оберон, пока я убирала руку, делая вид, что совершенно не при чем.

— Блохастые! – отозвалась я, не видя на горизонте не одной мыши. Ни на подушке, ни на одеяле, ни на волосах. Ни одной! Вот пушистые паразиты!

Вишневые глаза короля фей смотрели на меня так пристально, намекая, что если у меня еще и осталось, что терять из списка: девственность, совесть, жизнь, то сейчас самое время.

— Просто он чесался! – вспоминая колпачок на мыши и понимая, что все-таки это был мальчик, поясняла я, а мне категорически не верили.

Момент был неловким, но сдаваться и брать преступление на себя, я категорически не собиралась! Мало ли что еще на меня повесят до того, как повесить меня?

— Чесался, потому что его блохи заели! Маленький, блохастый, — терпеливо поясняла я, показывая пальцами предположительного преступника. – Сантиметров пять, не больше! Он где-то здесь! Просто сейчас он спрятался! А так я его видела! Точно видела! Он стоял! Просто его никто не любит…

Я уже запиналась, пытаясь донести основную мысль. Помните, если человек пытается донести до вас мысль, а вы его не слушаете, то есть вероятность, что он уронит вам ее на голову!

Меня взяли за подбородок, заглядывая в мои честные глаза.

— Маленькая обманщица, — улыбнулся Оберон, пока я сопела так, словно меня поймали с окровавленным топором над уползающей жертвой.

— Да не обманываю я! Это мыши! – возмутилась я, пытаясь отстраниться. Ничего, я еще несколько мышеловок куплю. Кот и так будет работать без выходных и проходных, поэтому быстро износится.

Через мгновенье я чувствовала себя тем самым полупридушенным котенком, который по наивности своей согласился спать с доброй и очень любвеобильной девочкой. Мое маленькое тельце было сжато в такой позе, что где-то на меня смотрели завистливо индийские йоги. Меня прижали к себе покрепче, а я чувствовала сбивчивое и горячее дыхание на своей щеке. Моя вторая щека была размазана по его груди, зато нога, так и не нашедшая своего пристанища торчала в воздухе, приподнимая одеяло.

— Мыши, говоришь, — прошептал зловещий голос, пока я честно пыталась уползти. Все приличные девушки боятся мышей! Я не боялась. А теперь начинаю бояться! Сволочи, хвостатые!

— Да! Это были мыши! – возмутилась я, но вместо возмущения получилось полупридушенное «бу-бу-бу». Об меня почесали нос. Если дело так пойдет и дальше, что у меня на груди будет висеть медаль «Ветеран обнимашек с Обероном», а я с трясущимися руками скрипучим голосом буду рассказывать всем, что страшно было только первый раз.

— Или одна маленькая мышка, — прошептали мне в волосы, расстегивая мое платье. – Которой не спится, поэтому она решила разбудить меня?

Я тихо поскуливала, намереваясь укусить его за палец. Максимальный счет этой игры мог быть «десять: двадцать девять», поскольку за все мое время жизни я «помудрела» только на один зуб.

Яростно сопротивляясь и пытаясь выбраться из обнимашек, я понимала, что силы неравные. Последний рывок, и я обессиленно лежала в железной хватке, тихо сопя и хныча. Сладкое чувство слабости подкралось в темноте, а я даже не сразу поняла, как тело цепенеет в ленивой и мучительно терпкой неге. Я смотрела на его бледное лицо, чувствуя, как в сладком мороке знакомые черты расплываются в океане рожденной моим сердцем нежности. Я смотрела на полуоткрытые губы, лениво любуясь красивыми очертаниями и каким-то волнительным предвкушением. Мои губы пересохли, а по телу пробежал терпкий озноб.

Я смотрела в вишневые глаза, которые смотрели на меня с такой непередаваемой жалостью, от которой болезненно сжалось сердце.

— Бедная моя, — услышала я шепот, а от прежней веселой возни осталось воспоминание. Его рука убрала волосы с моего лица. Я тяжело дышала, чувствуя, как он встает на колени, все еще держа меня в объятиях.