Феерия для другого раза I

В одном мельчайшем мгновении – целая жизнь… моя мать не любила плотских утех… она была целомудренная… как и я, ее сын… жертвовала собой! женщина, корчащаяся от похоти в грязном разврате, стоит мучительной агонии… О, но если я напишу о свой ненависти, я отомщу всем, отсюда, с прилипшей к табурету задницей, их исторические имена выгравированы золотом… в Сент-Шапель!.. властители духа, и их власть писателя так слаба! слабый поэт, слабее, чем самый последний слабак! Берегитесь, накачанные Геркулесы в тогах! Я заставлю выбить ваши имена золотом! Они не освободили меня по Амнистии… посчитав, что я еще мало настрадался, недостаточно претерпел, не все легкие выхаркал с кровью!.. это счеты между Богом и мной!.. У меня есть медаль, могу я возразить!.. медаль, врученная Жоффром, в ноябре 14-го!.. заработанная в огне!..*[427] На следующую ночь пришел охранник, растолкал меня, чтобы я подписал просьбу о помиловании… какую-то бальтавскую бумажонку… что я мог поделать?… Я не мог возразить ничего?… он бы избил меня палкой! Я видел такое избиение в Африке! Я не хочу, чтобы меня пропустили сквозь палочный строй!.. я предпочитаю людоедство… Я видел женщин с ляжками, обгрызенными сутенерами, которые их любили… Я сам никогда не грыз ляжек… инстинкт, гениальность, вот!.. Жюль – да, он грыз ляжки… Я рассказывал, что моя консьержка долгое время читала мои письма и что потом она устала от этого неблагодарного занятия… она смотрела на меня искоса из-за «писем с уведомлением»… и согласилась с ядовитой злобой, более ядовитой, чем яд кобры… Ах, как быстро устаешь от злобы, от злобной ненависти, от тычков! Колесо тому доказательство!.. колесованные даже не стонут!.. Я держусь только настойкой наперстянки, мои систолы слабеют!.. ля!.. ля!.. ляяяя!.. ло!..

Сказать ли им,
Что празднику – конец?
И к черту весь твой род!
Пусть ветром разнесет!
Прощай, засохший лист!

у меня даже не осталось времени написать все то, что я должен, Лили, моему ангелу, им она была для меня… Я вам рассказываю с пятого на десятое, всего понемногу… вы думаете, что я должен бы вам все перечислить!.. Я держусь только настойкой наперстянки… Судьи Страшного Суда держат мои песочные часы в руках!.. они удивляются: «Грязный паяц! Еще месяц! а он не умер! Мерзость!»

Они удивляются!.. Возмущаются! вот их мнение обо мне! но я напишу их имена в Сент-Шапель! их имена золотом! на веки веков… их в конце концов схватят… люди захлебываются в извечной крови!.. они никогда не будут удовлетворены в полной мере… Им нужна арена, накачанные мускулы, атлеты, разрывающие на части тела!.. Я вам объясню все это позднее, если пеллагра меня не убьет…

Я, может быть, даже смогу ходить на костылях… трясущийся… дрожащий… я не уверен… меня тошнит, я блюю в ручей…

– Ах, ну кто же, кто его прикончит? Все уже украли! списали! выбросили!.. не дайте ему добраться до раковины!

Он меня не пустил!.. я жил без воды… ни посрать… ни поссать… Три недели, я это знаю… табурет мой прилип к заду… гноящиеся струпья!.. когда я выйду, если я выйду, я напишу вам прошение, вы меня поддержите! я больше не хочу! ничего терять!.. ни Бебера, ни Кочанчика, ни Нинив, другого кота, ни мою собаку Бесси…*[428] опять быть безвестным лекарем в предместье? может быть?… чтоб лечить только ревматизм?…

Первый месяц моя жена навещала меня в тюрьме, а потом они ей запретили.

– Он недостаточно ест! – вот что они сказали ей… – Он не опорожняется нормально!..

Доводы тюремщиков!

Клизма каждые две недели, горячее… вот средство!

Угрызения совести вас доконают…

Арлетт занимается всем, поддерживает меня по телефону, букетами цветов, которые собирается мне подарить… Она переворачивает песочные часы Суда как раз в тот момент, когда я уже собрался отдать концы…

– Он никогда не умрет!

Я жив только благодаря ей… у меня нет больше тела!.. почти не осталось души… Мир слишком жесток. Из-за этих мясников я лишился всего! Я узнал, как ужасны человеческие существа…