Читаем Феерия для другого раза II (Норманс) полностью

Не знаю, может, из-за удара, но они все, мои друзья, принесшие меня, казались мне еще более измотанными, чем я сам… Они только и знали, что повторять: а, Фердинанд?… А? Я их едва слышал… А?… А? А?… я слышу шумы… я вам говорил… и потом бомбы! Как они падают! Одна за другой… Не только комод раскачивается в коридоре, рвутся снаряды, и Лили со своей чашкой… дзынь! дзынъ!.. понятно, потом все закончилось, нет больше тревоги… Но извините! Бомбы! Они вступают с опозданием… Гр-рох! Это нечто!..

– Лили! Лили!

Я зову ее.

– Убирайся к черту со своей чашкой!

Я не хочу, чтобы она уходила!.. Я не хочу, чтобы она спускалась обратно к Жюлю! Достаточно в доме воды, достаточно молока! Если и не будет ни того ни другого, обойдемся!

У меня глаза крепко закрыты, залиты кровью, голова… она меня целует, она целует меня! Слизывает кровь, целует брови, разбитый лоб… виски… она меня обнимает очень нежно, это не любовь, это обожание… она меня обожает… Обожание щемящее, откровенное, прекрасно, а жизнь вас покидает… Я не уверен, что это не смерть! Какой ушиб!.. ну и досталось же мне! Мне-то, моей уязвимой голове! Разбитой! Это падение в шахту лифта! Ах, Арлетт меня любит, она меня обожает… и я ее тоже, но по-своему, я не умею быть нежным… я люблю Бебера, я люблю своих больных, все остальное не имеет большого значения для меня… так, суета! Я никогда особо не копаюсь в своей душе… у меня бывали неприятности, жизнь быстротечна, были маленькие радости, было хорошее и плохое… С Лили мне посчастливилось, жизнь мне также подкинула Жюля, живущего подо мной, внизу, выродка, преступника!.. я ему так прямо и говорю: подлец! Какая мерзость! В конце концов, он такой, как есть, и он мне дорог… и я не питаю иллюзий… калека, страшила!.. разложившийся душой и телом! Эгоист, полусвинья, это очевидно! Подлая натура… был бы полной свиньей, если б мог!.. вы улавливаете… пьяница, враль, жулик, животное, но полон очарования, забавный злюка… правда, не всегда: часок из десяти!.. драгоценное время!.. чудовище, которое должно жить… в клетке или под кучей соломы… Я бы его засунул под солому, как индусы прячут своих кобр, чтобы они не высовывались… В придачу к остальным своим грешкам, Жюль – пьяница, развратник и лентяй, я это подчеркиваю… и к тому же крайне скуп!.. в общем, миленький экземплярчик!.. и… наконец: вор!.. он не упустит ничего, что плохо лежит!..

Интересно ли мне, что с ним произошло?… я не испытываю к нему искренних чувств после его гнусных поступков… как он поимел Лили прямо на моих глазах… пользуясь сложившимися обстоятельствами…

– Жюль ничего не натворил, Лили?

Нет, он исправляется, вроде бы…

Я пролежал без сознания по крайней мере три четверти часа перед его квартирой… И он не пришел мне на помощь!.. я замечаю, что уже вечер… я вижу сады сквозь оконные переплеты… закат… Сакре-Кёр в сиреневой дымке… я лежу в кровати… я совсем разбит, но я не жалуюсь, просто лежу себе и страдаю… но, главное, пострадала голова…

– Он в заведении Прюн,*[12] с ним все в порядке!

Новости приходят снизу, от консьержки… я бы не так волновался… но все его клиенты скалятся на улице!.. смеются надо мной… а уж озлобленные, не знаю из-за чего!.. из-за глины?… из-за акварелей?… в шоке от всего увиденного! Как будто они никогда не видели голых задниц?… Это уж особенно!.. не надоели еще голые задницы!..

– Ну, скажи, только честно? Ты ему позировала?

– Да, Луи!.. Да, Луи!.. не напрягайся!

Вечно она твердит мне, что я напрягаюсь!..

– Где вы были?

– У Прюн!

Прюн, это за улицей Гортензии… там тусуются художники, там все мелют вздор несусветный! Стоит сплошной гомон!

– А меня он крыл? Жюль?

– В общем-то…

Она мне никогда не врет.

– Что он сказал тебе?

– Ну, ты же знаешь…

Брань этого развратника отвратительна! Горбатый, безногий, ревнивый гад еще и похабничал, в то время как я подыхал на тротуаре! Она никогда не позволит себе повторить… прежде всего потому, что я не понял бы… удар о лифт меня добил!.. со мной покончено… я не оживу уже…

– Ну как, ты лучше чувствуешь себя, Фердинанд? Ты ничего себе не повредил? А что с головой?

Это опять Оттавио… он спрашивает, громко кричит, прямо в ухо…

– Да… да… уже лучше.

Я его не убедил… Ах, Оттавио! товарищ мой!.. настоящий друг!.. а силач какой!.. и так предан!..

Они допили ромашковый отвар.

– Ну ладно, Фердинанд, ну хватит! Тебе уже лучше!.. ты сейчас немножко поспишь!.. Лили останется с тобой…

У них тоже дела… они уходят… Шармуаз, Оттавио, мадам Влюв… и мадам Жандрон… сады все еще танцуют за окном, качаются… я ничего не говорю… прикрываю глаза… я боюсь за голову… коридор, должно быть, тоже качается… что с моей бедной головой?… стены раскачиваются сильнее… или мне кажется…

– Здорово бомбили? – не унимаюсь я.

– Знаешь, здесь не так… больше в Сент-Уане…

Перейти на страницу:

Похожие книги

Собрание сочинений в пяти томах (шести книгах) Т. 5. (кн. 1) Переводы зарубежной прозы
Собрание сочинений в пяти томах (шести книгах) Т. 5. (кн. 1) Переводы зарубежной прозы

Том 5 (кн. 1) продолжает знакомить читателя с прозаическими переводами Сергея Николаевича Толстого (1908–1977), прозаика, поэта, драматурга, литературоведа, философа, из которых самым объемным и с художественной точки зрения самым значительным является «Капут» Курцио Малапарте о Второй Мировой войне (целиком публикуется впервые), произведение единственное в своем роде, осмысленное автором в ключе общехристианских ценностей. Это воспоминания писателя, который в качестве итальянского военного корреспондента объехал всю Европу: он оказывался и на Восточном, и на Финском фронтах, его принимали в королевских домах Швеции и Италии, он беседовал с генералитетом рейха в оккупированной Польше, видел еврейские гетто, погромы в Молдавии; он рассказывает о чудотворной иконе Черной Девы в Ченстохове, о доме с привидением в Финляндии и о многих неизвестных читателю исторических фактах. Автор вскрывает сущность фашизма. Несмотря на трагическую, жестокую реальность описываемых событий, перевод нередко воспринимается как стихи в прозе — настолько он изыскан и эстетичен.Эту эстетику дополняют два фрагментарных перевода: из Марселя Пруста «Пленница» и Эдмона де Гонкура «Хокусай» (о выдающемся японском художнике), а третий — первые главы «Цитадели» Антуана де Сент-Экзюпери — идеологически завершает весь связанный цикл переводов зарубежной прозы большого писателя XX века.Том заканчивается составленным С. Н. Толстым уникальным «Словарем неологизмов» — от Тредиаковского до современных ему поэтов, работа над которым велась на протяжении последних лет его жизни, до середины 70-х гг.

Антуан де Сент-Экзюпери , Курцио Малапарте , Марсель Пруст , Сергей Николаевич Толстой , Эдмон Гонкур

Языкознание, иностранные языки / Проза / Классическая проза / Военная документалистика / Словари и Энциклопедии