Фея Альп

Его остановило глухое, сердитое ворчанье: Грейф не забыл своей старой антипатии к инженеру, он не выносил его близости к своей хозяйке и протиснулся между ними, как бы защищая ее. Эрна положила руку на голову собаки, чтобы успокоить ее, и та сейчас же замолчала. Вдруг молодая девушка без всякого перехода спросила:

– Почему вы ненавидите Вальтенберга?

– Я? – Эльмгорст, видимо, растерялся от встречного вопроса, которого совершенно не ожидал.

– Да. Или вы станете отпираться?

– Нет, – сказал Вольфганг упрямо и решительно. – Признаюсь, я ненавижу его.

– Но у вас должна быть для этого причина.

– У меня и есть причина, но вы позволите мне последовать вашему примеру и отказаться от ответа.

– Так я отвечу за вас: потому что вы видите в Эрнсте Вальтенберге моего будущего мужа.

Эльмгорст вздрогнул и посмотрел на нее растерянно, с испугом.

– Вы… знаете это?

– Неужели вы думаете, что женщина может не почувствовать, когда ее любят и стараются во что бы то ни стало скрыть это от нее? – с горечью спросила Эрна.

Наступило долгое, тяжелое молчание; наконец Вольфганг глухо проговорил:

– Да, Эрна, я любил вас… любил не один год.

– А выбрали Алису!

Эти слова выражали суровое осуждение; Эльмгорст промолчал и опустил гордую голову.

– Потому что она богата, потому что с ее рукой связаны деньги, а у меня их нет. Но Алиса не будет несчастна, она не знает и не требует счастья в высшем смысле этого слова, зато я была бы безгранично несчастна с человеком, которого должна была бы презирать.

– Эрна! – воскликнул инженер с угрозой.

– Что? – резко спросила она.

Напоминание подействовало; Эльмгорст принудил себя к самообладанию и спокойнее произнес:

– Фрейлейн фон Тургау, вы считаете, что со дня смерти вашего отца обязаны ненавидеть меня, и заставляете меня с лихвой искупать мою мнимую вину. Ну хорошо, я готов сносить вашу ненависть, если это необходимо, но презрения вашего я не снесу. Я не стану больше терпеть это холодное презрение, которое постоянно вижу в ваших глазах, вы умеете разить взглядом, но, прошу вас, не доводите меня до крайности.

Видимо, этот холодный, расчетливый человек, обладавший таким железным самообладанием, в самом деле, был доведен до крайности. Он дрожал от лихорадочного волнения, роковое слово поразило его, как страшный удар.

– Уж не хотите ли вы заставить меня уважать вас? – спросила Эрна.

– Да, беру небо в свидетели, я заставлю вас! – воскликнул Эльмгорст. – Заставил же я признать мои права на уважение того надменного эгоиста, который презирает деньги только потому, что у него их сколько угодно, и который выдает за идеализм свое мечтательное, праздное наслаждение жизнью. Вы видели, как он замолчал, когда я сослался на свой труд. Конечно, он не знает, что значит быть бедным, что значит смотреть в лицо безжалостной суровой действительности. Я же досыта насладился этим в своей полной лишений молодости, мне жизнь отказала во всякой поэзии, во всяких идеалах. Я чувствовал в себе силы создать что-нибудь великое в своей области, а должен был отдавать их будничной работе; я должен был сгибаться перед людьми, в духовном отношении стоящими неизмеримо ниже меня, должен был просить там, где теперь приказываю.

Проект Волькенштейнского моста, которому теперь удивляются, был десять раз высокомерно отвергнут, потому что у меня не было протекции, потому что бедного и неизвестного человека всегда рады затереть. Но я хотел выдвинуться, несмотря ни на что, не ради денег, не из желания лениво наслаждаться жизнью, а для того, чтобы иметь возможность творить свободно, чтобы мне не мешали людское пренебрежение и жалкая зависть. Вот там вы видите мое создание! – Он указал на узкую дорожку, бегущую через темную пропасть и точно посеребренную светом луны. – Вы можете ненавидеть его за то, что ваш родной дом должен был уступить ему место, но даже вас оно заставит, по крайней мере, уважать его творца.

Это была опять гордая, смелая речь, которой Вольфганг Эльмгорст заставлял умолкать своих противников и всюду одерживал победу, но здесь он не победил. Эрна встала и стояла перед ним с высоко поднятой головой, ее глаза смотрели все тем же взглядом, который он не мог вынести.

– Нет, – сказала она твердо и холодно, – именно ваше создание и произносит над вами приговор. Тот, кто мог создать этот шедевр, должен был иметь мужество довериться собственной силе и идти вперед самостоятельно, потому что он нес свою будущность в самом себе. Дядя признал ваш талант задолго до того, как вы просили руки его дочери, он открыл вам дорогу, и вы могли бы достичь цели и без него. Впрочем, это потребовало бы времени и труда, а вы хотели одержать победу сию минуту.

Вольфганг посмотрел на взволнованное лицо молодой девушки долгим, тяжелым взглядом.

– Да, хотел, – мрачно сказал он, – но заплатил за победу дорогой ценой, может быть… слишком дорогой.

– Ценой своей свободы, а когда-нибудь, может быть, заплатите еще и ценой чести!

– Эрна! – Вольфганг судорожно сжал ее руку. – Берегитесь! Я не переношу оскорблений.