Однако популярность доктора имела и свою обратную сторону, и это скоро дало себя знать. Мать маленького Наци с таинственным видом отозвала его с площадки, собираясь возложить на него важную миссию. Дело в том, что старый Зепп на днях принес с виллы Нордгейма известие, будто фрейлейн фон Тургау скоро будет помолвлена, а может быть, даже уже помолвлена с господином из Гейльборна, но для того, чтобы отпраздновать обручение, ждут возвращения самого Нордгейма. Дочь Зеппа, до замужества тоже жившая в Волькенштейнергофе и сохранившая старую привязанность к господам, была вне себя от радости, увидав сегодня свою барышню, и представила ей своих двух ребят. Теперь она хотела, чтобы Наци сказал барышне стихи, которые говорят в этот день невестам, и вместе с сестрой поднес обрученным букеты. Получив эти букеты, жених и невеста должны были, по обычаю, протанцевать друг с другом. Она рассудила, что барышня знает этот старинный обычай и, конечно, будет рада, если они окажут такое внимание ей и ее «милому». Из большого букета свежих альпийских цветов в зале гостиницы были выбраны самые красивые, и тут же наскоро состоялась генеральная репетиция, во время которой Наци вел себя превосходно, а потому ничто не помешало ходу дела.
Кстати, на площадке наступила пауза и музыка молчала, когда появился Наци. В одной руке у него был букет альпийских роз, а другой он вел за руку младшую сестру, которая несла такой же букетик; дети серьезно и торжественно направились к господам, как им было приказано, но, вероятно, данные им инструкции были недостаточно точны, потому что малыши подошли прямо к доктору и Алисе; они поднесли цветы, и мальчик принялся декламировать свое приветствие.
– Господи Иисусе! Наци! Это не те! – испуганно зашептала мать, следовавшая за детьми, но Наци не позволил сбить себя с толку; для него только один человек мог быть «тем» – доктор, а барышня, сидевшая рядом с ним, само собой разумелось, должна была быть «той». Поэтому он храбро продолжал и с чувством закончил словами:
– Примите от меня цветочки, и пусть святой Иоанн вам даст свое благословенье и счастье вам пошлет!
Алиса с удивлением, но приветливо взяла букетик, который ей протягивала девочка, но Бенно, знавший значение этой церемонии, пришел в полное смятение.
– Что вам вздумалось, ребята? – произнес он, отступая назад, но отделаться от Наци было не так-то легко, и он энергично втиснул букет в руку доктора.
– Возьмите же цветы, – весело сказала Алиса. – Однако что все это значит?
– Это старинный обряд, призывающий на вас благословение святого Иоанна, – смеясь, объяснила Эрна, – а цветы означают, что ты непременно должна станцевать с доктором, Алиса. Боюсь, что отказаться нельзя.
– О, да это прелесть что такое! – радостно вскрикнула Валли и захлопала в ладоши от восторга. – Бенно должен танцевать, непременно должен!
Бедный Рейнсфельд отчаянно отбивался, но Герсдорф и Вальтенберг со смехом приняли сторону Валли, и даже Эрна, понявшая по смущенной физиономии матери Наци, как было дело, приняла участие в шутке.
– Достаточно сделать один тур, Алиса, – сказала она. – Принеси эту жертву старинному обычаю: крестьяне будут глубоко обижены, если ты не станцуешь с их любимым доктором. Отказавшись танцевать, ты откажешься и от благословения, которое они так от души призвали на тебя.
Но Алиса, казалось, и не находила в этом ничего особенного. Она улыбнулась при виде страха, с которым молодой доктор отказывался от танцев, и, обращаясь к нему, сказала вполголоса:
– Придется покориться, доктор. Как вы думаете?
У доброго Бенно, который если и танцевал когда-либо, то разве на деревенском празднике, положительно закружилась голова при этих словах.
– Фрейлейн!.. Вам угодно? – пробормотал он.
Вместо ответа Алиса встала и взяла его под руку; окружающие, считавшие, что так и следовало сделать, поспешно расступились, музыка заиграла, и в следующую минуту пара закружилась.
Тем временем баронесса Ласберг почувствовала себя несколько лучше: тишина и прохлада уединенной комнаты принесли ей пользу. Величественно шурша платьем, она направилась обратно в садик, но, к своему неудовольствию, нашла выход из дома загороженным: на высоком каменном крыльце гостиницы вплотную стояли люди, между прочими Гронау с Саидом и Джальмой, и даже хозяин с хозяйкой были тут; все вытягивали шеи и с напряженным вниманием глядели поверх голов тех, кто стоял ниже, на площадку, которая была видна отсюда как на ладони. Очевидно, там происходило что-то необыкновенное.
Старая дама, разумеется, была выше любопытства, в то же время ее привело в негодование, что никто не замечает ее. Она повелительно обратилась к Саиду, стоявшему ближе других.
– Саид, дайте мне пройти! Господа еще в саду?
– Нет, на площадке, – радостно ответил Саид.
Баронесса рассердилась. Она тотчас поняла, что такая неприличная выходка – дело рук этой ужасной Валли!
– И фрейлейн Нордгейм оставили одну? – спросила она.
– Мисс Нордгейм танцует с господином доктором, – объявил Саид, осклабившись, отчего его белые зубы так и сверкнули на черном лице.