Фея Альп

— Раньше чем через полчаса не вернется! Я никогда не видела отца, который был бы до такой степени глупо влюблен в своего ребенка, как Бенно. Я свободна от этой слабости: смотрю на своего сына совершенно объективно и вижу как его хорошие качества, так и недостатки. Конечно, я не могу не признавать, что Берти необыкновенно одаренный ребенок и уже теперь проявляет черты характера, которым можно только удивляться. Нисколько не сомневаюсь, что из него выйдет что-нибудь замечательное и что его ждет…

Ей не удалось окончить эту совершенно объективную оценку из-за самого юного героя ее речи, который тем временем незаметно прокрался на веранду и с торжеством уселся верхом на Грейфа. Он крепко сидел на своей «лошадке», обеими ручонками вцепившись в лохматую шерсть. Грейфу не нравилась навязанная ему роль, но он покорился и понес всадника. Валли в ужасе бросилась стаскивать сына.

— Он набьет себе новую шишку! — завопила она, но муж со смехом удержал ее за руку.

— Оставь мальчика, — сказал он. — Он настойчив, добивается своего, не останавливаясь перед шишками, и прекрасно делает.

Бенно же в самом деле стоял в детской перед колыбелью своей дочурки и с умилением смотрел на нее и на сидящую рядом мать. Потом он боязливо оглянулся вокруг, и в его руках появился маленький букетик альпийских роз.

— Сегодня Иванов день, Алиса, — прошептал он. — Вот тебе мой всегдашний букетик.

— Неужели ты не забыл об этом в сегодняшней суете? — с улыбкой спросила молодая женщина.

— Счастливого пророчества никогда не забывают, особенно если оно сбывается! — ответил Бенно, протягивая ей цветы.

Уже стемнело, когда поезд с участниками торжества опять проходил мимо станции Оберштейн; на этот раз он остановился лишь ненадолго, спеша дальше, к исходному пункту дороги. На платформу вышли только Эльмгорст с женой, гостившие на вилле Рейнсфельда, и Гронау, решивший провести с Джальмой несколько дней в Оберштейне. Здесь они расстались.

— Я отказался от экипажа, — сказал Вольфганг, подавая руку жене. — Пойдем пешком: вечер прекрасный, а мы сегодня ни минуты не были одни.

— Это был счастливый, давно желанный день! — возразила Эрна, беря его под руку и крепко прижимаясь к нему. — Но ты был так серьезен, Вольфганг, среди торжества и чествований! Ты и теперь слишком серьезен.

Он улыбнулся, но ответил с некоторой грустью:

— Я думал о том, какой ценой куплено это торжество. Только мы с тобой знаем, ты была моей единственной поверенной, единственным прибежищем, только в тебе, в твоей любви черпал я мужество и силы, когда меня выводили из себя интригами и мелочными придирками. Если бы не ты, я, вероятно, не выдержал бы.

— Да, для такого человека, как ты, нет ничего тяжелее, чем видеть, что тормозят его движение вперед, на каждом шагу стараются создать припятствия; и все-таки ты преодолел все и довел дело до победного конца.

— В этом мне сильно помог Бенно. Как только Алиса стала его женой, и он получил права ее представителя перед законом, он тотчас с полным доверием передал все в мои руки. Я никогда не забуду этого.

— Он обязан тебе еще больше, чем ты ему, — возразила Эрна. — При своей неопытности в делах Бенно наверное не получил бы ничего после катастрофы, нанесшей такой тяжелый удар состоянию дяди; тут нужен был столь энергичный человек, как ты. Если Алиса с Бенно еще могут считаться богатыми людьми, то единственно благодаря тебе.

— Ну, они довольно равнодушны к своему богатству, — с улыбкой заметил Вольфганг. — Они были бы довольны и счастливы и в шалаше.

В эту минуту поезд отошел от станции, ряд освещенных вагонов загремел по мосту и огненной змеей заскользил вниз, пока не исчез в отверстии туннеля. В вечерней тишине отчетливо прозвучал свисток локомотива, и эхо повторило его в горах. Вольфганг остановился, следя за исчезновением поезда, и из его груди вырвался вздох облегчения.

— Наконец злая сила, обитающая там, наверху, побеждена, — произнес он. — Мне нелегко досталась победа, но все-таки я победил. Посмотри, Эрна, последние остатки тумана, окружавшего заоблачный трон твоей феи Альп, исчезают. Кажется, в Иванову ночь она всегда сбрасывает свой покров.

На лицо Эрны, только что такое сияющее, легла тень, и во взгляде, поднятом на Волькенштейн, блеснули слезы.

— И еще один человек победил ее, — тихо сказала она, — только он поплатился за это жизнью.

— За безрассудно дерзкую, бесцельную затею, от которой никому не было никакой пользы! — жестко произнес Эльмгорст. — Он сам напрашивался на смерть и нашел лишь то, что искал.

— Да, он нашел смерть, но то, что он искал ее, навсегда останется на моей совести. Не будь несправедлив, Вольф, и не ревнуй к мертвому: ты лучше всех знаешь, кому принадлежала моя любовь с самого начала. Ты со своей энергией и жаждой деятельности, с вечным стремлением вперед, к ясной цели, всегда оставался на твердой почве действительности и не можешь понять такую натуру, как Эрнст.