Фея Альп

Вольфганг стоял неподвижно, и его взор медленно скользил вокруг. В самом деле, мысль, что он теперь свой в этом доме, будущий наследник всей этой роскоши, вызывала пьянящее чувство; нельзя было поставить в вину молодому человеку, что его грудь высоко вздымалась, и глаза блестели торжеством, он сдержал данное себе слово и привел в исполнение смелый план, о котором говорил когда-то товарищу: решился на полет, достиг вершины, о которой мечтал, и мир, расстилавшийся у его ног, действительно был прекрасен.

Дверь отворилась. Эльмгорст обернулся и сделал несколько шагов по направлению к ней, но вдруг остановился, потому что вместо его невесты вошла Эрна фон Тургау.

Теперь у нее был совсем другой вид, чем тогда, когда она встретилась на склонах Волькенштейна с заблудившимся путником: необузданная девочка выросшая в горах на приволье, не зная стеснения, не напрасно прожила три года в аристократическом доме дяди и подверглась «дрессировке» баронессы Ласберг. Дикая альпийская роза превратилась в грациозную молодую девушку с безукоризненными манерами и с такой же сдержанностью ответила на поклон Вольфганга. Но как же хороша она стала… ослепительно хороша!

Черты Эрны определились и приобрели правильность, лицо и теперь блистало свежестью, но в нем появился оттенок серьезности, даже холодности, да и глаза не блестели больше беззаботным весельем юности. Теперь что-то другое таилось в их мерцающей синеве, загадочной, как воды родных горных озер, и они влекли к себе так же неотразимо, как эти воды. Высокая девушка в воздушном белом платье, украшенном лишь несколькими водяными лилиями, производила сильное впечатление. Такой же цветок украшал ее волосы, которые не развевались больше вокруг головы непокорными локонами.

— Алиса и баронесса Ласберг сейчас выйдут, — сказала она, входя. — Я думала, что дядя здесь.

— Он в столовой, — ответил Эльмгорст, поклон которого был не менее церемонным.

Эрна сделала движение, как будто собираясь идти за дядей в столовую, но, по-видимому, решила, что это будет невежливо по отношению к новому родственнику; она остановилась и, бросив взгляд на длинный ряд комнат, спросила инженера:

— Вы в первый раз видите эти залы в их полном блеске? Красиво, не правда ли?

— Очень красиво! А на человека, приехавшего, как я, из пустынных, занесенных снегом гор, они производят положительно ослепляющее впечатление.

— Меня они тоже ослепили, когда я приехала, но к такой обстановке легко привыкаешь. Вы убедитесь в этом на собственном опыте, когда поселитесь здесь. Значит, решено, что ваша свадьба с Алисой будет не раньше, чем через год?

— Да, будущей весной.

— Довольно долгий срок. Вы в самом деле согласны на него?

Этот разговор был странно неприятен жениху; он внимательно рассматривал майоликовую вазу, около которой стоял, и ответил с очевидным желанием переменить тему:

— Поневоле согласен, потому что пока не могу спокойно располагать временем и уехать: надо сначала закончить постройку железнодорожной линии, на которой я состою старшим инженером.

— Неужели вы так связаны? — спросила Эрна с легкой насмешкой. — Мне кажется, нетрудно освободиться от службы, которую вы все равно потом бросите.

— Вы считаете, что это само собой разумеется? — спросил Эльмгорст, рассерженнный ее тоном. — Решительно не знаю, что могло бы принудить меня к этому.

— Просто положение, которое вы займете в будущем, как супруг Алисы Нордгейм.

Краска залила лоб инженера, и он бросил угрожающий взгляд на девушку, осмелившуюся напомнить ему, что он женится на деньгах. Она даже улыбалась, и ее замечание звучало как будто шутливо, по глаза говорили другое — они выражали презрение, и Эльмгорст слишком хорошо понял их. Однако он был не таков, чтобы его можно было сразить презрением как простого искателя приключений; он тоже улыбнулся и ответил с холодной вежливостью:

— Вы ошибаетесь. Для меня труд составляет жизненную потребность, лениво наслаждаться жизнью, ничего не делая, я не способен. Вас это, кажется, удивляет…

— Нисколько, — возразила Эрна. — Я как нельзя лучше понимаю, что настоящий мужчина должен искать опоры в собственной силе.

Вольфганг прикусил губу, но парировал и этот удар.

— Вероятно, я должен принять это как комплимент? Действительно, я искал опоры лишь в собственной силе, когда составлял проект Волькенштейнского моста, и, надеюсь, мое произведение будет делать мне честь и тогда, когда я буду супругом Алисы Нордгейм. Извините, такие вещи не интересуют дам.

— Меня они интересуют, — жестко сказала Эрна, — ведь мой родной дом должен был уступить место вашему мосту, и ваше произведение потребовало от меня еще и другой, более тяжелой жертвы.

— Которая никогда не будет мне прощена, — договорил Эльмгорст. — Вы до сих пор заставляете меня искупать тот несчастный случай, а между тем чувство справедливости могло бы подсказать вам, что я не заслуживаю ваших упреков.

Эрна не ответила, но ее молчание было достаточно красноречиво. Эльмгорст, видимо, ждал хотя бы формального опровержения, потому что его голос выдавал мучительную горечь, когда он продолжал: