Фея Альп

— Ну что ж, — пожал плечами Вольфганг, — нельзя руководствоваться такими поэтическими соображениями, когда проводишь для мира новые пути сообщения.

— Для вашего мира! Вы со своим паром и железными дорогами уже давно стали господами Европы. Скоро придется уезжать куда-нибудь на океанские острова, чтобы найти тихую долину, в которой можно было бы помечтать без помех.

— Совершенно верно, если мечтание составляет единственную цель вашего существования. Наша цель — работа.

Эрнст закусил губы. Он видел, что Эрна слушает, и не мог стерпеть, чтобы ему читали наставления в ее присутствии. Он снова вернулся к своему небрежному тону аристократа, которым уже при первой встрече старался сбить спесь с «карьериста».

— Это все тот же старый спор, который мы вели с вами в зимнем саду у господина Нордгейма! Я никогда не сомневался в вашей любви к работе, тем более что вы уже достигли таких блестящих результатов.

Вольфганг поднял голову: он знал, куда метит Вальтенберг, делая это замечание, и на какой результат намекает, но в ответ только презрительно улыбнулся. Здесь он не был только будущим супругом Алисы Нордгейм, как в столице, здесь он стоял на собственной почве и сказал с гордым достоинством человека, знающего себе цену и чувствующего свою силу:

— Вы подразумеваете мою деятельность как инженера? Действительно, Волькенштейнский мост — моя первая работа, но, надеюсь, не последняя.

Вальтенберг замолчал. Он уже по приезде видел колоссальное сооружение — мост, переброшенный со скалы на скалу, через зияющую пропасть, и чувствовал, что невозможно третировать создавшего его человека как авантюриста: хотя бы этот Эльмгорст и десять раз протянул руку за дочерью миллионера, он был не просто карьерист и доказал это.

— Здесь я действительно вынужден преклониться перед смелым инженерным опытом, — ответил он после небольшой паузы. — Ваш мост — грандиозное сооружение.

— Мне лестно слышать это от вас, ведь вам знакомы выдающиеся сооружения половины мира.

Их фразы звучали любезно, но взгляды обоих скрестились, как два клинка. Они ясно почувствовали в ту минуту, что их разделяла не просто антипатия, а самая откровенная ненависть.

Эрна до сих пор не принимала участия в разговоре; должно быть, она поняла, кто остался победителем, потому что в голосе ее слышалось с трудом сдерживаемое раздражение, когда она, наконец, обратилась к Вальтенбергу:

— Перестаньте спорить с господином Эльмгорстом. Он сделан из такого же металла, как его мост, и поэзия в его глазах не имеет права существования на свете. Мы с вами принадлежим другому миру, и через пропасть, отделяющую нас от него, и он не перебросит моста.

— Мы с вами!.. Да, разумеется! — повторил Эрнст, быстро поворачиваясь к ней.

Забыт был спор, и вражда угасла при ярком луче света, сверкнувшем в его лазах. Это «мы с вами» звучало торжеством.

Вольфганг отступил назад так быстро и порывисто, что Бенно удивленно взглянул на него. Доктор говорил в это время с Гронау, который подошел к нему, услышав от Зеппа имя Рейнсфельда, и сам отрекомендовался.

— Вы не можете помнить меня, — сказал он доктору. — Вы были совсем маленьким мальчиком, когда я пустился рыскать по свету, поэтому вам придется положиться на мою честную физиономию и поверить, что я и ваш отец были друзьями в молодости. Он давно умер, я знаю, но думаю, что его сын не откажется пожать руку, которую я уже не могу протянуть своему старому Бенно.

— Разумеется! — воскликнул доктор, тряся протянутую ему руку. — Расскажите же мне, какими судьбами вы опять очутились в Европе.

11

Последний отблеск вечерней зари давно погас; сумерки тихо поднимались из долин к еще светлым вершинам, нежные шапки которых мерцали в белом свете. Невидимая пока луна уже лила из-за горизонта свое призрачное сияние, озаряя небо.

Костер на Волькенштейне загорелся. Сначала он едва тлел, трещал и дымился, когда же огонь охватил огромные поленья, он взвился жарким, ярко-красным пламенем под громкие, радостные возгласы окружающей толпы, — древний Иванов огонь Волькенштейна!

Картина была необычайно красива. Гигантские снопы пламени, разбрасывая искры, поднимались к небу, а вокруг — темные фигуры горцев в радостном возбуждении быстро двигались в красном свете огня; они гонялись друг за другом, выхватывали из костра горящие поленья, подбрасывали их вверх и резко вскрикивали от избытка восторга, когда костер разгорался ярче. А над всем этим волновалось густое облако дыма, которое то заволакивало освещенный круг, то под дуновением ветра вновь открывало его.

Эрна и Вальтенберг остались на прежнем месте, несколько сторонясь этого чересчур разнузданного веселья. Неподалеку стоял Вольфганг со скрещенными на груди руками, по виду погруженный в созерцание фантастического зрелища. Может быть, случайно он выбрал такую позицию, что большей частью оставался в тени, зато группа на пригорке была ярко освещена — отчетливо выделялись стройная, светлая фигура молодой девушки, другая, темная и более крупная фигура мужчины рядом с ней и неподвижная косматая собака у их ног.