Фея Альп

— Я вполне в твоем распоряжении, ты знаешь это. Но при настоящем положении дела его придется оценить довольно-таки высоко.

— Надеюсь, — медленно и многозначительно произнес Нордгейм. — Впрочем, большая часть счетов уже закончена — такие вещи надо подготавливать заранее, и для этого требуется опытный предприниматель. Занимать этим тебя я не мог — ты и так достаточно занят технической частью, только под конец ты должен будешь проверить и утвердить оценку, и в этом отношении я, безусловно, полагаюсь на тебя, Вольфганг. Неограниченное доверие, которое ты заслужил своей предыдущей деятельностью, очень облегчит нам дело.

Вольфганг посмотрел на Нордгейма несколько удивленно. Что он исполнит свой долг и в то же время будет по возможности держать сторону тестя — разумелось само собой, но за последними словами Нордгейма как будто крылось что-то другое, они звучали как-то особенно. Дело, однако, не дошло до объяснений, потому что Нордгейм быстро кончил разговор и встал.

— Уже четыре! Скоро обед. Пойдем, Вольфганг, не будем заставлять дам дожидаться.

— Ты привез с собой Вальтенберга? — спросил Эльмгорст

— Да, мы встретились в Гейльборне, и он приехал со мной. Кажется, его терпение подверглось тяжкому испытанию в течение прошедшего месяца! Я не понимаю этого человека! Он достаточно горд и самостоятелен, даже высокомерен в известных случаях, а позволяет капризной девочке водить себя за нос. Но я серьезно поговорю с моей любезной племянницей и заставлю ее сказать или «да», или «нет». Пора положить этому конец.

Вольфганг молчал, но в его глазах опять вспыхнул трепетный огонь, жаркий, пожирающий пламень, отражение борьбы, шедшей в его душе. Ведь он принужден был изо дня в день наблюдать, как другой открыто, ничем не стесняясь, добивается приза, который, в конце концов, неминуемо достанется ему; это была пытка, и сознание, что она заслужена, нисколько не делало ее легче.

Они прошли в гостиную, где лакей раскрывал занавеси, защищавшие ее от яркого солнца. Нордгейм спросил, в саду ли дамы.

— Только баронесса Тургау с господином Вальтенбергом, — ответил лакей. — Фрейлейн Нордгейм принимает в своей комнате доктора.

— А, нового доктора, которого ты где-то откопал! — сказал Нордгейм, обращаясь к зятю. — Ты говорил, это твой товарищ? Во всяком случае, он знает свое дело — Алиса замечательно поправилась в последнее время. Я был поражен ее видом и необыкновенной живостью, твой доктор сотворил чудо. Как фамилия оберштейнского эскулапа? В письмах ты всегда забывал назвать ее.

Вольфганг действительно не упоминал фамилии Рейнсфельда, хотя и не по забывчивости; теперь он не мог более потакать «фантазии» товарища, как он это называл, и спокойно ответил:

— Бенно Рейнсфельд.

Нордгейм быстро обернулся.

— Как ты сказал?

— Бенно Рейнсфельд, — повторил Эльмгорст, удивленный взволнованным тоном вопроса.

Он думал, что его тесть едва ли вспомнит это имя, во всяком случае, не выкажет ни малейшего интереса к старому товарищу теперь, когда стал миллионером и был так далек от прежних связей. Но, очевидно, воспоминание о Рейнсфельде не умерло в душе Нордгейма: его лицо побледнело, оно выражало растерянность, даже страх, так же как и его голос, когда он воскликнул:

— И этот человек в Оберштейне? И в настоящую минуту даже в моем доме?

Вольфганг не успел ответить, потому что боковая дверь отворилась, и вошел сам Бенно. При виде хозяина дома он слегка смутился, но затем спокойно остановился и поклонился: он слышал от Алисы о приезде ее отца и приготовился к встрече. Нордгейм тотчас догадался, кто перед ним; может быть, он даже вспомнил лицо доктора, которого мельком видел три года тому назад в Волькенштейнергофе, не зная его имени. Он был настолько светским человеком, что немедленно овладел собой и внешне спокойно, с неподвижным лицом встретил представленного ему Рейнсфельда; только странная бледность продолжала покрывать его черты.

— Мой зять писал мне, что просил вас лечить его невесту, — сказал он с холодной вежливостью. — Мне остается только поблагодарить вас, потому что ваши старания увенчались блестящим успехом: моя дочь удивительно поправилась. Я слышал, ваш диагноз совершенно расходится с диагнозом ваших коллег?

— Я полагаю, что фрейлейн Нордгейм в сильной степени страдает расстройством нервной системы, — скромно ответил Бенно. — С этим я и сообразовался при выборе метода лечения.

— Вот как! До сих пор доктора почти единогласно признавали болезнь сердца.

— Я знаю, но не могу согласиться с ними, и успех моего лечения, по-видимому, дает мне на это право. Вашей дочери были запрещены всякие сильные движения, я же рекомендовал ей продолжительные ежедневные прогулки пешком, посоветовал даже всходить на не очень крутые горы и по возможности весь день проводить вне дома, так как горный воздух чрезвычайно благоприятно действует на ее здоровье. Пока я вполне доволен результатами.