Не стало людей, лошадей, телег… Но ведь мостовые — они из камня, поэтому всех живучее.
Телеги и лошади умерли. А борозды от телег все жили. И умрут они только тогда, когда умрёт каждый камень на мостовой.
«Тебе хорошо?» — сейчас же спросила Катя.
«Мне так себе, — ответила мостовая. — Как мне может быть хорошо, когда по мне шагают одни экскурсанты… Никто не чинит меня, никакие гудронщицы в брюках, вымазанных гудроном. Никто не устраивает рядом со мной перекур… В общем, мне скучно. Мне не особенно хорошо».
«А тебе каково?» — спросила Катя у старого, разрушенного колодца.
«Мне так себе, — ответил колодец. — Каково может быть колодцу, когда никто из него не черпает воду, кроме сторожа по охране памятников старины… И то, скажу тебе по секрету, не для себя, а для своей лошадёнки. Мне обидно. И скучно. Мне так себе. В общем, мне не особенно хорошо, Катя…»
Но над городом было небо, умытое только что прошедшим дождём. И ему было хорошо оттого, что посредине стояло солнце. Солнце было такое яркое, что от земли поднимался пар; такое тёплое, что принялось сушить намокшее платье Кати и её осенние, кое-как зашнурованные ботинки.
Обрадовались разрушенные дома, что их увидела девочка: им было скучно стоять без дела — ведь сегодня здесь не было ни одной экскурсии.
Всё вокруг ей обрадовалось, каждый камень на мостовой. Сперва эти камни блестели от только что прошедшего дождика, но вдруг… раз-два! — и сделались старые, выщербленные, пожухлые… Их обогрело солнце, они просохли.
…Дом. И ещё один… Стоит почти совершенно целый. Только людей в нём нету. Люди — ушли. Они ушли дорогой веков…
Куда? Вон на то древнейшее кладбище, что на самом краю старинного города?..
Катя про это не знала. Необитаемый дом был для Кати живым. Она вошло в пустое, покинутое обиталище.
Здесь не водились даже летучие мыши. Только одна трава… Стёкол в окнах не было. Они упали и умерли. И никто не вставил новые стёкла. По комнате кое-где гулял ветер. На полу так робко росла трава, очень слабая, желтоватая, — ей не хватало света из-за пузатых стен.
Катя встала на цыпочки и глянула в маленькое оконце. Мир, который открылся ей, начинался с воздуха. У воздуха с этой большой высоты был цвет. Он казался голубоватым. Да ещё вдобавок был весь переполнен влагой только что прошедшего ливня… Теперь вода испарялась, превращаясь — нет, не в туман… Так нельзя сказать. Она превращалась в марево, которое жило — так думала Катя — только над самым морем!
Из маленького оконца видно было другую гору (ту, на которой когда-то жили монахи) и деревья. Сейчас они распрямились, стояли свежие и зелёные… Только редкие. Не сплошной полосой, а так: одно дерево, а подальше ещё одно, и ещё одно…
Катя медленно обошла дом — не улыбалась, не торопилась. Она даже спросить не посмела: «Скажи, каково тебе?»
Катя молчала, она прислушивалась… Что слышалось Кате? Шёпот, идущий от старых стен?
Стены рассказывали про людей, когда-то, давным-давно живших в городе… Иначе, чем мы, одеты были они и не слыхивали про то, что есть на земле самолёт или, скажем, машина — легковая и грузовая.
Катя была моложе и старше их на много веков.
Но дом нашёл слова, чтобы ей сказать: «Здесь жили дети. Дети играли в кремушки, бегали под дождём, как ты».
Стены шептали про то, что жили-были на свете бабушки. Бабушки приглядывали за своими внуками…
Жил-был на свете город, который когда-то был молодым. Женщины пряли, мужчины делали подковы для лошадей, малюсенькие подковы для низкорослых горных лошадок, — одним словом, такие подковы, какую нашла на дороге Катя.
Перешагнув порожек, она пошла вперёд, по необитаемым улицам, И заметила ещё один старый дом… Катя не знала, что этот дом, нависающий над скалой, назывался храмом, что в нём молились древние люди.
Они были совсем неучёные и не окончили средних школ. Они не знали про межпланетные путешествия, про оборотную сторону Луны и другие науки: например, про ботаника Рихтера, который всё ездил, ездил по белу свету… И всё больше верхом, верхом…
«Тебе каково?» — решившись, спросила Катя у одуванчика.
«Мне ничего себе, — ответил ей одуванчик, росший у старых стен. — Только мне немножко недостаёт солнца».
…Как страничка из книги, лежало перед девочкой прошлое. Но она ещё не умела читать. И вот это прошлое расступилось. И шагнуло навстречу Кате живой, всамделишной лошадью.
Лошадь щипала траву.
«Каково тебе?» — сейчас же спросила Катя.
«Мне — роскошно», — ответила лошадь.
Тут Катя вздохнула. И успокоилась.
Глава XV. Хранитель древности
Их было двое на пустыре из сплошных развалин: девочка Катя и молодая лошадь. Их окружало всё старое и разрушенное.
Но трава была как они — молодая. И одуванчики молодые. Все цветы в траве были молодые, неопытные и боялись за свою жизнь. Они боялись, что их сорвёт идущая мимо Катя.
…Но вот ещё один дом. Совершенно целый! Его окна застеклены. На окнах висят настоящие, пропылившиеся занавески.
Из этого дома выходит навстречу Кате нестарый, смуглолицый человек в феске.
Он говорит:
— Здравствуй, девочка. Ты заблудилась, девочка?..