Фея Хлебных Крошек

Когда весь кортеж прошествовал мимо меня, я снова улегся, размышляя о странностях природы, населившей мир творениями столь невероятными, ибо, хотя мне и приходилось не раз слышать о людях с песьими головами, о которых упоминают Геродот, Аристотель, Элиан, Плутарх, Плиний, Страбон[98] и множество других авторов, чья мудрость, опытность и честность не могут быть поставлены под сомнение, я прежде не слишком доверял их свидетельствам и, главное, даже не подозревал, что природе угодно было основать в устье Клайда колонию этих существ, наделив их столь неожиданной способностью усваивать самые утонченные достижения цивилизации. Поэтому наутро я был склонен думать, что все это мне привиделось, а виной тому Фея Хлебных Крошек, которая забавляется, навевая мне с неведомой целью и при помощи неведомого средства, вывезенного из дальних стран, подобные фантастические видения. Мысль эта так увлекла меня, что я начал было уже сомневаться в реальности всего, что произошло со мною за последние два дня, и не смел нащупать у себя на груди волшебный портрет, приведший меня накануне в столь сладостное исступление, ибо боялся, что поиски окажутся тщетны.

– Увы! – сказал я себе. – Вся моя жизнь превратилась в сплошные химеры и причуды с тех пор, как в нее вмешалась, пусть даже для моего блага, Фея Хлебных Крошек, и все счастливые впечатления и диковинные иллюзии, которые на меня обрушиваются, наверняка суть не что иное, как порождения ее фантазии. Быть может, я никогда не видел портрета Билкис!

В то же мгновение я машинально поднес руку к медальону; он раскрылся, хотя я, кажется, даже не дотронулся до пружины, и Билкис предстала передо мной еще краше, чем накануне.

– Благодарение Богу! – воскликнул я, упав на колени перед этим живым образом, ибо таинственный голос Билкис говорил с моей душой, а божественная улыбка, игравшая на ее устах и в ее взоре, так точно отвечала моим мыслям, что я побоялся смутить царицу своей тревогой…

– Благодарение Богу, Билкис! если что-нибудь мне и приснилось, то далеко не все!..

Глава тринадцатая, рассказывающая о том, как одна гризетка влюбилась в Мишеля, а он сам – в портрет-миниатюру

Я не преминул отправиться с самого утра к мастеру Файнвуду и, привыкши ссылаться повсюду на Фею Хлебных Крошек, счел, что в краю, где имя ее должно быть известно хотя бы по древним преданиям, такое покровительство окажется мне особенно кстати.

– Что это еще за Фея Хлебных Крошек, – воскликнул мастер Файнвуд, уперев руки в боки, – и где, черт подери, вы воспитывались? Ведь вы, я так полагаю, шотландец, раз говорите по-нашему лучше Юма и Смоллета[99] вместе взятых. У нас в Гриноке, дитя мое, по крайней мере среди плотников, нет никаких фей, кроме изобретательности и терпеливости, которые, с Божьей помощью, позволяют одолеть любое дело. Однако, – продолжал он, обращаясь к жене и дочерям, – физиономия этого парня мне нравится; не знаю, где я его видел, уж не во сне ли, да только я так полагаю, что он принесет нашему дому удачу. Нужно будет проверить его в деле, ибо рабочего иначе не испытаешь, и если он в самом деле так умел и работящ, как утверждает его аттестат, а бумага эта, по правде сказать, самая хвалебная из всех, какие я когда-либо держал в руках, то мы не станем обращать внимание на веселые причуды и фантазии, свойственные его возрасту и состоянию. Беритесь же за работу, господин, которому покровительствуют феи! Покажите, на что вы способны.

Тут он дружески пожал мне руку, а мистрис Файнвуд улыбнулась мне с трогательной доброжелательностью, которая самым прелестным образом выразилась и на хорошеньких личиках ее шести дочерей, стоявших рядом с матерью.

Ободренный таким приемом, я с чистым сердцем принялся показывать свое искусство мастерам-плотникам, которые сразу поняли, что я умею выполнять самые трудные и сложные операции. «Должно быть, – думал я, чертя линии и снимая мерки, – образ Феи Хлебных Крошек изгладился из памяти жителей Гринока за время ее долгого отсутствия, а после ее возвращения прошло еще слишком мало времени, хотя, судя по той скорости, которую ей удалось развить, она могла оказаться здесь ранним утром».

Рьяно взявшись за работу, я даже не заметил, что мастер Файнвуд уже давно стоит рядом и наблюдает за мной.

– Не робейте, приятель, – сказал он, с довольным видом хлопнув меня по плечу, – вы показали нынче столько вкуса и умения, что, если бы феи в самом деле вмешивались в наши дела, легко можно было бы поверить, будто одна из них сидит у вас в кармане.

Затем он обернулся к рабочим:

– Эй, ребята, рассудите-ка нас! Слыхали ли вы когда-нибудь о благородной покровительнице этого любезного работника, входящей в число добродетельных и именитых дам Гринока? Если верить его рассказам, это карлица двух с половиной футов росту и нескольких столетий от роду, именуемая Феей Хлебных Крошек; она говорит на всех языках, превзошла все науки и отменно танцует.