Фея Хлебных Крошек

– «Царица Савская» зафрахтована для плавания в большую ливийскую пустыню, на Аррахиехский остров, куда она прибудет – если Господь в своей неисповедимой мудрости, перед коей весь мир есть не более чем малый атом, не решит иначе, – по тем подземным каналам, существование которых открыла горстке избранных мореплавателей могущественная и многомудрая Билкис, повелительница всех неизвестных царств Востока и Юга, наследница кольца, скипетра и венца царя Соломона, чистейший в мире алмаз. Да пребудет вечной ее слава, юность и красота!»

– Билкис! – произнес чей-то голос глухо, как будто издалека.

– Билкис! – повторил я сам с изумлением, ибо за сходством этого имени с тем, что постоянно занимало мои мысли, стояла какая-то тайна, перед которой мой разум на мгновение почувствовал себя бессильным.

– Билкис! – воскликнула Фолли Герлфри, наконец протиснувшаяся сквозь толпу. – Видите, несчастный опять впал в безумие!

Но в ту же минуту у самых моих ног очутился крохотный старый еврей, которого я до сих пор не замечал, так нищенски он был одет и так скромно держался; приблизив к афише худенькое, изможденное лицо, носящее на себе следы долгих прожитых лет, и длинную серебристую бороду клином, такую острую, словно ее обтачивали напильником и лощилом, старик произнес, уткнув в нужное слово тощий бескровный палец, бледный, как у тех скелетов, что трясут поддельными латунными мускулами в шатких шкафах анатомических кабинетов:

– Тут написано «Билкис». Тут в самом деле написано «Билкис», а сей юноша переводит с древнееврейского не хуже настоящего толкователя Библии!..

Я почтительно отступил в сторону, дав ему возможность докончить чтение.

– «Плавание, – прочел он, – продлится не больше трех дней, а плата, взимаемая с пассажиров, не превысит двадцати гиней. Да будет вечно славен всемогущий Господь!»

– За три дня доплыть отсюда в ливийскую пустыню! – шептали, расходясь по домам, жители Гринока. – Плыть на морском корабле по подземным каналам! Вы только посмотрите на этого шарлатана-корсара: ему бы только вытянуть у нас двадцать гиней и лишить нас рабочих и детей!

– Которых он, чего доброго, заранее продал собакам с острова Мэн, – проворчала какая-то дряхлая старуха. – Да будет проклят тот, кто заплатит тебе хотя бы двадцать шиллингов, проклятый еврей!..

– Заплатит за то, чтобы уплыть на корабле принцессы Билкис!.. – с возмущением добавила Фолли.

– Билкис, Билкис!.. – твердил я, удаляясь в одиночестве и в задумчивости от начинавшей редеть толпы. – В этом сходстве имен нет ничего удивительного. Так, например, звали царицу Савскую, а жители Востока, больше нас чтящие древние традиции, запечатлевают в названиях память государей, под властью которых они хотя бы изредка наслаждались счастьем и славой. Но если эта принцесса Билкис – та самая, что, как рассказал мне Матье, поселила оплакиваемых мною отца и дядю на своем фантастическом острове, разве не надлежит мне исполнить священный долг, броситься на поиски и продолжать их до тех пор, пока меня не постигнет новое разочарование? О, если бы у меня было время на то, чтобы продать мои книги, коллекции, математические инструменты! Но если даже все это стоит двадцать гиней, деньги я получу не раньше чем через полгода!.. А корабль отплывает послезавтра!

И я опустил руку в карман, где, однако, не нашлось больше одной гинеи мелочью.

Я пошел домой, чтобы лечь спать, а может быть, я уже спал, ибо, по правде говоря, впечатления вчерашнего дня нередко путались у меня со сновидениями, и я никогда особенно не старался отделить одни от других, ибо не мог взять в толк, какие из них разумнее и лучше. Мне, впрочем, кажется, что в конце концов большой разницы между ними нет.

Утром на стройке я был очень печален, то ли оттого, что не мог забыть об этом путешествии, то ли оттого, что прежде я никогда не работал накануне праздника моего покровителя: ведь в этот день я всегда начинал паломничество к горе Сен-Мишель и, даже лишившись этой возможности, непременно вспоминал мою палку для ловли сердцевидок, мою просторную сеть, коварные песчаные равнины, окружающие храм Святого Михаила среди морских опасностей, а главное, добрые советы и назидательные рассказы Феи Хлебных Крошек.

Первым мою меланхолию заметил мастер Файнвуд, любивший меня как племянника или даже как сына.