Фея Хлебных Крошек

– Это слишком малая цена за честных и славных ребят, которые были согласны уменьшить свои скромные доходы, дабы поддержать меня в беде и разделить со мною свои надежды. Двенадцать тысяч гиней алжирцам – чтобы они отпустили на волю каботажников, и еще двенадцать тысяч – каботажникам, чтобы они могли снова пуститься в плавание! Но к чему, скажите на милость, Фея Хлебных Крошек, это перечисление, в котором я имел бы нужду, лишь если бы не понял вашу мысль? Раздавайте, раздавайте деньги, Фея Хлебных Крошек, помогайте нашим друзьям, попавшим в беду; и, поскольку нашего состояния, каким бы огромным оно ни было, не хватит на то, чтобы помочь всем страждущим, приумножайте его, чтобы снова раздать; умножайте наши сокровища, чтобы умножить наши благодеяния; никакие суммы никогда не окажутся лишними, ибо мы ничего не будем оставлять себе, и эти огромные богатства, хранителями которых Провидение сделало нас, дабы мы распространяли его среди наших сограждан, не отнимут у нас покоя, независимости и безвестности, утратить которые я боялся. Только таким образом – спасибо вам за то, что вы меня этому научили, – богатство может сделать человека счастливым; только распоряжаясь им таким образом, я никогда не пожалею о том, что разбогател.

– Я сделаю все, как ты сказал, – отвечала Фея Хлебных Крошек, – однако, – прибавила она немного натянуто, – у меня тоже есть немало друзей, которых я обязана поддерживать и которым я не смогу помогать, если ты меня на это не уполномочишь: ведь я завишу от своего супруга. Не следует ли мне представить тебе, как моему верховному владыке и повелителю, их список?

– О, разумеется, нет! – возразил я с величайшей почтительностью и даже покраснел от смущения. – Все, что принадлежит нам, моя дорогая супруга, принадлежит вам одной, и вы вправе распоряжаться этим добром так, как вам заблагорассудится. Плотнику довольно иметь в кармане горстку монет по полшиллинга, которые он сможет раздать беднякам в порту, да гинею, на которую он раз в неделю сможет покупать себе у старого Макдональда томик греческого классика в издании Фаули или Балфура,[145] – имея эти деньги, он будет счастливее всех королей земли. Ощути я когда-либо нужду владеть большей суммой, я почувствовал бы себя самым несчастным бедняком.

– В таком случае все мои желания сбылись! – воскликнула Фея Хлебных Крошек. – Я смогу облагодетельствовать всех бедняков, подававших мне милостыню в те долгие годы, что я провела в нищете на французских берегах! Увы, подают деньги только бедные люди, ибо нужда учит их жалости. А позволишь ли ты мне подарить каждой из моих девяноста девяти сестер, которые, когда я живу в своем гринокском домике, обычно навещают меня раз в год, на следующий день после праздника святого Михаила, – позволишь ли ты мне подарить каждой из них по шестьдесят гиней в память о тех деньгах, что некогда позволили мне жить в достатке и радости? Этот дар придется им очень кстати, и я знаю наверное, что они приищут ему достойное употребление, ибо все они равно умны и милы.

– Я позволю вам все, что вы захотите, Фея Хлебных Крошек, и даже нахожу свой дар чересчур скромным для свадебного подарка; но скажите, отчего же вы никогда не говорили мне ни слова о вашем многочисленном семействе?

– Оттого, что в прежние времена я была так поглощена заботами о твоем будущем, что не имела сил думать о чем-либо ином, – отвечала Фея Хлебных Крошек.

Разговор наш понемногу затих, но продолжал доставлять мне неизъяснимое блаженство. Я испытывал то довольство сердца, ту чистую и священную радость мысли, то смутное, но глубокое удовлетворение, которое ощущаешь, не умея его определить, и благодаря которому человек сознает, что ему хорошо, хотя и не знает отчего. Я забыл внешний мир, да и себя самого, как вдруг почувствовал, что Фея Хлебных Крошек взяла мою руку и, плача от волнения, прижала ее к своим губам.

– Теперь ты знаешь, что такое счастье? – спросила она.

– Да, да, знаю! Счастье – это жить подле Феи Хлебных Крошек и быть любимым ею.

Я хотел поцеловать Фею Хлебных Крошек, побыть рядом с нею еще мгновение, но тщетно: она скрылась за дверью своей спальни, дверь же эта была так ловко вделана в стену, что мне ее отыскать не удалось. Сработана она была превосходно.

Немного поразмыслив, я, прежде чем отдаться сну, решил узнать, как относится к моему новому положению Билкис. Фея Хлебных Крошек не только позволила мне изредка поглядывать на портрет Билкис, но даже положительно приказала мне это делать. Итак, я поспешил раскрыть медальон.

Билкис спала.

Глава двадцать вторая, из которой мы узнаем о единственном достойном способе, женившись на старухе, провести первую брачную ночь с юной и хорошенькой женщиной, и о многих других полезных и поучительных материях