- Я ничего Семен не думаю, я пока данные собираю. Словарь составляю. Интересно получается. Смотри: стул - ахго, сидеть - ахсхоан. А есть очень длинное слово: сомиулоэн - желать, хотеть. У них, я уже заметил глаголы на "ан" заканчиваются, а существительные на "о". Ну, не точно, конечно…
- Сомиэулон Хакано, - закивала Эйфия, услышав знакомое слово.
Семен нахмурился - опять его змея ревности ужалила, да так что как током до самых пят пронзило.
Хакано она желает, - перевел и потемнел лицом, вспомнив Арчи. Семен ясно рядом с ним щеня и быдло. Только и не таких моржей в прорубь отправляли, и не с такими тиграми тягались… Толк бы был.
Если Фея о Хакано постоянно говорит, значит, скучает, значит, дорог он ей, и как в таком случае Семену быть? Смирится, отдать? Только от одной мысли об этом душа переворачивается. Ни за что! Никогда! Приручит он ее, привяжет, заставит забыть о дружке. Ведь не далась же она ему, не даром он девушку на порошок подсадил, чтобы хоть так завладеть, да видно не успел - Семену счастье. И упустить? Не дождутся.
И жарко стало и сладко, как только представил, как затрепещет девушка в его руках, как вскрикнет от невинной ласки, послушная нежная. Его, а не какого-то лысого татуированного Хакано.
Взгляд у Семена сначала жестким стал, злым потом горячим, хоть костер пали. Илья сделал вид, что ничего не заметил, и вообще, он девушку слушает.
А та показывала, словно что-то искала:
- Исшей Хакано. Исшей.
- Искать, - закивал. - Хочешь, чтобы мы его помогли найти.
-
Ну, все, приплыли, - понял Степной, узрев, как вспыхнули нехорошим огнем глаза Колмогорцева, скулы побелели.
- Забудь, - встал.
- Сапут? - вытянулось лицо Феи от расстройства: опять брось, откинь? Как же можно такого милого малыша бросить? Как можно живое, доверившееся ей существо откинуть? -
- Пошли. Поздно уже, спать пора, - бросил хмуро, за талию девушку обнял, потянул прочь из комнаты. Фея расстроилась так явно, что Илья почувствовал укол жалости, а Семен смутился, заругал себя.
- Ты бы легче Сема, она все же человек, не игрушка, - заметил Степной.
- Надо ее этим упырям отдать, да? Вот для них она точно игрушка. И не лезь, Илья, очень тебя прошу. Я с Феей не играюсь… Жена она мне, понял?
У Степного брови вверх ушли: новость!
- То, что ты дышишь неровно в ее сторону, уже все поняли, но что жена…
- Жена, - отрезал. - Отвахтуем и распишемся.
И вышел, увлекая за собой поникшую девушку.
Илья так и остался сидеть в раздумьях, понимая, что все серьезней, чем он думал. Чтобы Семен женился?
Степной Колмогорцева давно знал - жили в одном городишке, пушниной пятый год вместе промышляли.
Мужчина он ладный, бабы за ним хороводили и он вроде бы нос не воротил, но особо ни с кем не загуливал. Строг был и требователен к женщинам. Чуть что узнает - рвал без промедления. Мать его сколько лет пилила - женись, а тот одно в ответ: "не на ком? Одна пьет, другая бл…Мне такие в жены не нужны, а тебе в невестки подавно".
А тут гляди ты!
И поцелуи Феи с Витькой и Иваном съел, и наркоту простил. Чудеса.
И хорошо вроде, и ничего хорошего. Больно на водевиль похоже: "моя жена -инопланетянка". И инопланетянка не факт, что в курсе планов Семена.
Сказать бы ему надо, пока мать свою не порадовал, но с другой стороны - послушает он, если настолько голову обнесло? И потом, характер ослиный - упрям не в меру. А если решил что - не свернет и другим сдвинуть себя не даст, даже если убедится - не прав.
- Обиделась? - спросил Семен Фею уже в комнате. Обнял, прижал к себе. - Прости. Слышать не могу, когда ты о нем упоминаешь. Моя же ты, моя, - погладил серебрящиеся в лунном свете волосы. - Красивая ты, дух захватывает, - прошептал, млея, что вот она, рядом, и хоть обижена, а слова поперек не говорит. Смотрит чуть настороженно, чуть удивленно… и доверчиво. В темноте глаза огромными кажутся, бездонными, глубокими как ночное небо. - Любая моя, - провел нежно по щеке рукой, по шее, к плечу спустился. Фея дрогнула.
- Не бойся, ничего не бойся. Я с тобой и сделаю все, чтобы тебе было хорошо и в этом смысле и во всех остальных.
Тихо говорил, ласково, гладил нежно чуть касаясь, боясь вспугнуть девушку, а ладони жгло от желания крепко стиснуть ее, заласкать не сдерживаясь.
Текли минуты, а он перебирал волосы, гладил Фею по шее, плечу, постепенно оголяя его, приручая ее, приучая доверять. Чуть она успокоилась, он пуговицы на рубашке расстегивать начал, свою в миг стянул. Постель расправил, девушку поманил: иди сюда.
Фея заволновалась, задрожала от его взгляда: жег он ее и сулил нечто прекрасное, но страшное. Отказалась бы, и даже голову в сторону дверей повернула, но смысл уже бегать и как можно мужа ослушаться? Стыда за то, что против отца пошла хватит.