Фея Семи Лесов

Шумные возгласы заполнили зал. Какие-то незнакомые люди наперебой поздравляли меня, я невпопад отвечала, краснея и чувствуя себя неловко от всеобщего внимания, под доброй сотней глаз, устремленных на меня.

– Начинайте, мэтр, – сказал отец нотариусу. Судейский в черном, казавшийся вороной в этой пышном собрании аристократов, произнес, напрягая голос:

– Сейчас жених и невеста скрепят свое согласие на брак подписями.

Герцог, не задумываясь ни на секунду, твердым почерком вывел свое имя. «Черт возьми, – подумала я, – как он спешит…»

– Прошу вас, мадемуазель…

Я подошла к столу, волнуясь и раздумывая. Колебания не оставляли меня. Я думала: зачем вся эта чепуха, если все равно я не хочу выходить замуж за герцога? С другой стороны, это ведь только помолвка, которая почти ни к чему не обязывает…

– Ну, что еще за раздумья, – раздраженно проговорил мне на ухо отец. – Давайте побыстрее!

Подталкиваемая его рукой, я почти машинально поставила на бумаге свою подпись.

– Итак, – провозгласил нотариус, посыпая чернила песком, – отныне Арман Луи де Гоше, герцог де Кабри, вдовец сорока одного года от роду, и Сюзанна де ла Тремуйль, принцесса де Тальмон, девица шестнадцати лет, объявляются помолвленными и обязующимися вступить в брак не позднее двух лет после обручения.

Моя тонкая белая рука оказалась в руке герцога, и он надел мне на палец заблаговременно купленное отцом золотое кольцо. Я сделала то же самое, и в тот момент, когда церемония обмена кольцами подходила к концу, я вдруг услышала со всех сторон шутливые возгласы, требующие, чтобы жених и невеста обменялись и поцелуями.

Я вспыхнула, однако тут же заметила, что до моего возмущения никому нет дела. Отец, казалось, совсем забыл обо мне, как только я вывела на бумаге свою подпись.

Тем не менее любопытные уставились на нас во все глаза.

Я не предполагала, что на их требования нужно отвечать, но руки герцога вдруг обхватили мои плечи, повернули к себе, и я неожиданно ощутила на своих губах настойчивое, почти грубое прикосновение его губ. Его жесткие усы неприятно укололи меня, а по его горячим губам, прилипшим к моем рту, я с ужасом и отвращением поняла, что он чувствует ко мне что-то низкое, вульгарное, развращенное, такое же неприятное для меня, как и его поцелуй. Лицо у меня исказилось от гадливости, и я изо всех сил оттолкнула герцога от себя.

Мой гнев был замечен, и по залу пробежал удивленный шумок.

«Болваны! – хотелось крикнуть мне. – Вы что – все с ума сошли? Неужели вы тоже думаете, что я люблю его?!»

Я мельком увидела себя в зеркале: я вся дрожала от странного ужаса, лицо стало белее снега.

В это же мгновение, к счастью, в саду раздались взрывы петард, и небо расцветилось огнями фейерверка. О моем поступке все забыли. Один только герцог смотрел на меня не отрываясь.

– Надо же, какая вы еще девственница, – проговорил он с ухмылкой.

Не знаю, как мне удалось сдержаться. Не помня себя от возмущения, я бросилась вон из зала и, ничего не видя вокруг, побежала по темной аллее сада, то и дело цепляясь широкими юбками за кусты. Я почти упала на скамейку в самой глубине парка и расплакалась.

Это слишком, это уже чересчур! За один вечер – столько огорчений! И мне даже некому пожаловаться на бездушное поведение виконта, на глупое самомнение герцога, на его поцелуй…

Да, особенно этот мерзкий поцелуй. Он-то и вывел меня из себя. Я вытерла слезы, струившиеся по щекам, и тяжело вздохнула. Только сейчас я подумала о той стороне замужества, о которой раньше даже не помышляла или просто не придавала ей значения, считая близкие отношения между супругами чем-то само собой разумеющимся. Теперь-то я знала, что все отнюдь не так естественно, как я думала. Например, с герцогом это никогда не будет естественно… Господи ты Боже мой, да меня просто стошнит, если он когда-нибудь получит право до меня дотронуться. Или я сразу умру от этого. Словом, никак нельзя допустить, чтобы он стал моим мужем.

Какой смысл плакать, если меня все равно никто не видит? Я снова вытерла слезы. Да, я была глупой, считая, что замужество – это лишь возможность посещать балы и шить красивые туалеты. Если бы этим все и ограничилось, я бы смирилась с необходимостью стать принцессой де Кабри. Но ведь замужество – это еще и муж, и исполнение супружеских обязанностей, о которых столько было говорено в монастыре! Как быть с ними, если даже простой поцелуй вызывает у меня такой стыд и отвращение? И неужели герцогу будет позволено нечто большее?

– Никогда, никогда, никогда! – твердила я громко, сама не понимая, что говорю. – Нет, никогда, черт побери! Не желаю я быть второй Жюли д'Этанж![41]

– Что это с тобой? – услышала я насмешливый голос герцога за спиной. – Ты, кажется, плачешь?

Он разыскал меня, и я почувствовала, как волна ярости заливает меня с ног до головы… Этот человек воображает, что может преследовать меня повсюду! И он еще увидит, как он ошибается!

– Ты просто глупенькая девчонка, потому и плачешь, – сказал он, прикасаясь своими противными губами к моей руке.

Ничтожество!