Фея Семи Лесов

– Кажется, вы хотите лишить нас всего, – раздраженно произнесла я, – будь ваша воля, вы бы нас ограбили. В этом списке указана целая куча всяких богатств…

– Я хочу, мадемуазель, – громко произнес он, – чтобы мы имели доход не менее миллиона ливров в год.

Я внимательно смотрела на него, но, к своему удивлению, не чувствовала ни возмущения, ни гнева – одно презрение. Как низок должен быть человек, чтобы втолковывать своей невесте подобные вещи! Он даже для вида, для приличия не скрывает своих целей.

А герцог нисколько не замечал того, что со мной происходило: он все так же горячо расписывал те выгоды, которые можно получить от наших нормандских владений, страстно доказывал необходимость увеличения приданого, повторялся, горячился, хватался за голову и, наконец, устал и взмок… Я и не подозревала, что деньги могут вызвать у человека столько эмоций.

Увидев, что я молчу, он вообразил, что убедил меня.

– Так что же вы скажете? – Герцог был весь мокрый от пота.

– Послушайте, – произнесла я медленно, – вы ради денег хотите жениться на мне, не так ли?

Он откинул со лба волосы:

– В общем, от количества приданого будет зависеть мое отношение к вам, мадемуазель.

Вот тебе раз!

Я поднялась и отошла на несколько шагов. Вначале я просто хотела уйти, не сказав ни слова; однако мне было физически необходимо излить в словах свое презрение.

– Вот что, сударь, – сказала я усмехаясь, – хотя парик и не делает из лавочника аристократа, я давно хотела посоветовать вам носить его: в нем вы больше походили бы на дворянина. А сейчас никто не отличит вас от простого торгаша…

Он уставился на меня с недоумением и тупым гневом. Я ушла, не сказав больше ни слова. Во дворе меня встретила взволнованная Маргарита.

– Боже милостивый, душенька моя, – прошептала она мне на ухо, – кучер говорит, что герцог де Кабри только того и имеет, что титул, а сам весь в долгах. Говорят, ему сам король дал двести тысяч ливров – а так бы он и сюда не доехал. – Взглянув мне в лицо, она осеклась – Да что же это с вами, мадемуазель? Вы бледны как смерть.

Я схватила ее за руку и крепко сжала.

– Послушай, Маргарита, – произнесла я, сама не узнавая своего голоса, – давай сейчас не будем говорить об этом, давай помолчим! А то если и ты будешь напоминать мне об этом ничтожестве, я, честное слово, с ума сойду.

– Господь с вами, мадемуазель, – испуганно сказала Маргарита. – Надобно об этом вашему отцу рассказать. А насчет меня вы-то знаете, что я за вас, я этого герцога и на шаг бы к вам не подпустила.

– Хорошо, – поспешно сказала я, вся дрожа, – хорошо. Я должна была идти к родственникам.

Но видеть их лица мне совсем не хотелось.

2

На зеленом сукне стола ровной стопкой лежали карты. Близилось начало игры в буйотку. В Сент-Элуа был большой прием, на который съехались все мало-мальски известные дворяне из округи. Замок был переполнен, двор заставлен каретами.

Отец устраивал вечер в мою честь, и этот праздник стал первым после того, как Нижняя Бретань избавилась от страха перед контрабандистами. С утра в парке был пикник и картежные игры, вечером ожидались танцы. Гостей было много, но никто из присутствующих меня особенно не интересовал. Я комкала в руках бумажку с несколькими словами: «Благодарю за приглашение. Из-за болезни моей жены я вынужден отказаться от него. Виконт де Крессэ».

Снова его жена!

Я так давно его не видела, наши встречи в Бросельянде почему-то не повторялись, хотя я ездила туда каждый день…

Виконта редко принимали в обществе, виконтесса вообще никогда не допускалась в светские гостиные. Сколько времени я потратила на то, чтобы смягчить отца и добиться разрешения послать приглашение на вечер виконту! Я три часа провела у зеркала, долго подбирала наряд – и все лишь затем, чтобы получить этот унизительный отказ! Какой прекрасный повод я дала ему для насмешек!

– Я ненавижу его жену, – пробормотала я гневно. – И его ненавижу. Ну, ничего! Pide bene che ride ultimo![43]

– Что это вы тут говорите, дорогая? – игриво спросила мачеха, проходя мимо меня под руку с каким-то мужчиной.

Даже широким веером она не могла скрыть яркий румянец на щеках – признак начавшегося флирта. Да, здесь все изменяют друг другу… Отец мачехе, мачеха отцу. Недаром два дня назад в замке поселилась ослепительная Соланж де Бельер – светская дама, решившая погостить в провинции. Ей отвели комнату рядом с апартаментами отца. А еще я не раз замечала, как из спальни отца стыдливо выпархивает наша зардевшаяся пятнадцатилетняя горничная Каролина – не такая красивая, как Соланж де Бельер, но свежая, румяная, веселая бретоночка. Ясно, каким образом у нее появилось ожерелье из золотых монет.

Я быстро поднялась по лестнице в свою комнату и остановилась перед зеркалом, придирчиво себя оглядывая. Зачем мне осиная талия, увеличенные белладонной глаза, новое белое платье, если нет человека, способного все это оценить?

Гневными движениями я распустила корсет, стягивающий меня почти до пятнадцати дюймов, и сама ругала себя за глупость. Вырядилась!