Фея Семи Лесов

Со смешанным чувством сострадания и любопытства я вглядывалась в глубь двора Консьержери, слышала душераздирающие женские визги и стоны. Женщина что-то кричала, кого-то обвиняла… Я с ужасом заметила, что, когда палач в красной маске нагнулся над осужденной, держа в руке раскаленное железо для клеймения, женщина вдруг рванулась в сторону, выгнулась дугой в руках подручных палача, и железо с размаху опустилось не на ее плечо, а на грудь.

– Туанетта тоже в этом замешана, – уверенно произнесла маркиза. – Вот увидите, Ламотт просто покрывает ее грешки. Вскоре этой авантюристке устроят побег, в Сальпетриере она просидит недолго, будьте уверены.

– Как знать, дорогая Соланж, как знать, – проговорил отец, целуя руку маркизы.

Я лишь спустя некоторое время поняла, что Туанеттой она называет королеву.

На Марсовом поле, напротив военной академии, отец вышел из экипажа, оставив нас с маркизой наедине. Я долго украдкой разглядывала эту двадцативосьмилетнюю красавицу, такую ослепительную в своем сиреневом, расшитом розами платье, пока она не заметила это и не улыбнулась мне:

– Вы так милы, дорогая, в своей детской непосредственности.

– О, я уже не ребенок, – сказала я недовольно. – Но надо признать, что когда я была ребенком, то очень хотела быть похожей на вас.

– Вы стали лучше меня, дорогая, – все так же улыбаясь, сказала Соланж де Бельер.

– А вы не изменились. Вы все так же рядом с моим отцом.

– Я замечала, что это вам не нравится. Почему, Сюзанна?

– Потому что он мой отец. И еще… он старый для вас, мадам!

Она пожала плечами, ничуть не шокированная моей откровенностью.

– Если бы во Франции был король-мужчина, я бы стала его фавориткой. Но поскольку сейчас на троне человек, не увлекающийся женщинами, поневоле приходится выбирать любовников из первых вельмож королевства – а ваш отец именно такой, можете не сомневаться. Надеюсь, дорогая, своими словами я не оскорбила вашу стыдливость?

Я презрительно фыркнула, обиженная тем, что она все еще считает меня ребенком. Во всяком случае, в монастыре мне случалось слышать кое-что и похлеще…

Впрочем, спустя несколько дней, уже собравшись уезжать, я поняла, что у моего отца также были причины иметь любовниц. Это случилось тогда, когда проводить меня в дорогу пришла моя мачеха, принцесса Сесилия де ла Тремуйль де Тальмон, урожденная де л'Атур.

– Я очень рада за вас, Сюзанна, – сдержанно сказала мне принцесса, слегка касаясь губами моей щеки. – Мы постараемся навестить вас в августе. Надеюсь, вы столь же гостеприимны, сколь красивы?

О ней явно нельзя было сказать то же самое. На вид – лет тридцать семь. Не слишком стройная фигура, но платье из перламутрового бархата сшито изящно. Волосы бесцветны, сильно напудрены и высоко подобраны. Глаза большие, но неопределенного цвета – не то зеленые, не то карие – и слишком светлые. Полнейшая невыразительность – ни блеска, ни обаяния. О каком сравнении с маркизой может идти речь?

– Благодарю вас, мадам, – проговорила я. Больше мне нечего было сказать.

– Сюзанна, – обратился ко мне принц, усаживая меня в карету, – мне кажется, вы оправдаете мои ожидания. В вас я найду достойную принцессу де ла Тремуйль.

– А что такое? – беспечно спросила я. Вид у меня был самый безмятежный.

– Вам уже подыскана подходящая партия, моя дорогая. Замужество? Я ничего не имела против. Мне даже в голову не пришло возмутиться, что в этом деле я не принимала участия. Так уж повелось – все выходят замуж…

– И кто же он? – спросила я с любопытством.

– Вас это не должно беспокоить, – отвечал принц, целуя мою руку. – Можете быть уверены: он довольно молод и отнюдь не уродлив.

Подобная характеристика мне не очень-то понравилась. Карета тронулась. Отец, все еще удерживая мою руку, сказал напоследок:

– В Бретани ведите себя прилично. Помните, что благоразумие – лучшее украшение девушки.

Что он хотел этим сказать? Я задернула занавески и откинулась на подушки. Париж меня уже мало интересовал, мыслями я вся была в Бретани и в грезах видела бело-красный замок с двумя башнями под золотой черепицей. Проехав заставу Сен-Жак, лошади побежали быстрее, ибо людей на дороге стало мало, и я только тогда вспомнила, что забыла серьезно расспросить принца о судьбе Джакомо и Розарио.

«Ах, попробую написать об этом в письме», – подумала я. Мысли мои были заняты совершенно другим.

2

Дождь глухо барабанил по стеклу. Я тоскливо глядела на размытую дорогу из щебня и красной глины – мы сидели в захудалом придорожном трактире вот уже более суток.

Дождь начался совершенно некстати: до Сент-Элуа оставалось чуть больше пяти лье, а мы не могли сдвинуться с места, ибо дорогу размыло так, что мы застряли бы в грязи.

– Как оно ни плохо, а есть все-таки надо, – проворчала Маргарита, – вы даже за стол не сели, мадемуазель, – за сутки-то! Дождь не вечно будет идти. Приедете вы в свой замок, успеете на него наглядеться… Завтра утром наверняка поедем.

– Завтра утром! – воскликнула я, чуть не плача. – Что ты такое говоришь? Я хочу ехать сегодня, понимаешь, сегодня!